Он думал, что слово —
                        хрусталь и фарфор,
            А слово-то было гранит.
            . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
            Он понял, что слово —
                        гранит и кремень,
            А слово-то было — душа.
                        Новелла МАТВЕЕВА

  ПРИЗНАЮСЬ, я шел на концерт «Машины времени» с оптимистическим любопытством: в Государственном центральном концертном зале впервые выступала группа — старейшина отечественной рок-музыки, овеянная легендами и мифами, прошедшая тернистый путь, усеянный запретами и хулой, и выстоявшая в борьбе за свое искусство.
  Скажу сразу: концерт этот действительно дает пищу для размышления, которое стимулируется многочисленными интервью, данными А. Макаревичем, кажется, почти всем центральным органам печати. Судя по ним, группа серьезным образом включилась в процесс духовной перестройки, задавшись целью сделать «насущность» определяющим критерием своих песен. Впрочем, эти интервью показывали: лидер группы понимает, что достоинство художника — вещь непреложная, и заключено оно в его позиции. Но вот ее-то с трудом удавалось обнаружить в песнях прошлых лет. В одной из них автор заявил: «Меня — нет. Я — за тысячу лет. Я давно дал обет — никогда не являться в такой ситуации». Конечно, есть и позиция наблюдателя, тем более что в той же песне говорилось: «И мое отчужденье назовем «наблюденьем».
  Впрочем, желающие могут увидеть здесь притчу: благо дело, тяготение к этому жанру явственно проглядывается в песнях группы. Что ж, ухватимся как за соломинку за этот жанр, означающий, как мы знаем, иносказательный рассказ с нравоучением, тем более что аллегорий и дидактики в песнях «Машины времени» достаточно: то это история флюгера, со¬провождаемая выводом: «ведь дуть смысла нет, когда никто не крутится в ответ»; то рассказ о трех сестрах, зовущихся Любовь, Мечта и Надежда, с поразительным открытием, соперничающим с формулой «Волга впадает в Каспийское море»: «Чтобы жить, и дышать, и любить, и мечтать, пусть меня не оставит надежда!»: то сомнения аллегорического скворца, которые без труда разрешат наши первоклашки: «А он, чудак, не мог понять никак, куда улетать, зачем его куда-то зовут, если здесь его дом, его песня, его родина тут? И кому весной его трель нужна, ежели весной без того весна, и кто сказал, что песням зимой конец? Совсем не конец!..»; а то это повествование о «рыбке в банке», что «позабыла море, свой родимый дом и не знает горя в банке за стеклом», с глубокомысленным выводом: «Но нежданно к ней пришла беда: как-то в банке высохла вода». Как видим, предельная примитивность сюжета находится в редком согласии с предельной примитивностью нравоучения. И это, в общем-то, должно несколько оскорблять благородный жанр притчи, линия родословной которого проходит — ни много ни мало — через Библию.
  Не будем скрывать, в недалеком прошлом многозначительные намеки в песнях «Машины времени» (да и не только в песнях этой группы) импонировали и молодежи, и старшему поколению. Что ни говори, а «кукиши в кармане» подстегивали наше воображение, рождали сопереживание смельчакам. Один говорил: «Нам свобода — награда. Мы поезд, куда надо, ведем». Другой говорил: «Задаваться не надо, как сядем в него — так и сойдем»; «Мы пробились: победили холода, утвердились, распустились навсегда...»: «Кто был умней, тот свой огонь сберег, но обогреть других уже не мог и без потерь дожил до теплых дней...»; «Какой он все-таки глупый! Кому теперь нужны смельчаки?»; «Лишь в стаде , баран доверяет судьбе, за что он и прозван скотом...». Пусть речь шла об абстрактных пассажирах, весенних деревьях, скворцах и прочих парнокопытных, но мы-то с вами понимали, что хотели сказать наши смельчаки из «Машины времени». Но вот настало время вынуть руки из карманов — и, если есть силы и желание, засучить рукава. И что же? Увы, «кукиши в кармане» не стали жестом вынутых рук| Песни программы, как и в прошлом, повествовали об отвлеченных явлениях и понятиях: о «флюгере», «гололеде», «музыке под снегом», «ветре над городом», «кошке, которая гуляла сама по себе» — игра с «кукишами» продолжалась.
  Менее всего мне хотелось бы показаться брюзгой и ретроградом (хоть приставка «ретро» в моде: см. «ретро-рок»), приравнивающим рок-музыку к наркотическим средствам. Но еще меньше мне хотелось бы вопреки истине подыгрывать модному упоению рок-музыкой — и принимать, как кота в мешке, все, что производит индустрия, действующая в рамках филармоний или «андеграунда». Недавно во время Московского кинофестиваля А, Макаревич в очередном интервью произнес очередные правильные слова: «А ведь рок-музыка — явление прежде всего социальное, а уж потом музыкальное. Это язык, на котором молодые люди разговаривают, через рок-музыку они принимают и оценивают мир». Но «состыковки» этих программных постулатов с новой концертной программой не происходит;

            Звучит отсчет, застыл причел.
            Кто узнает потом, что ты не хотел?
            Неба клочок, солнца глоток,
            Пока не спущен курок...

  Можно ли понять из этой песни, к кому обращаются авторы: к тому, кто стоит перед дулом, или к тем, кто готовится «спустить курок»? К тому же сейчас, когда наша публицистика, литература, все искусство учится говорить впрямую, главным в поле зрения художника оказывается, должен оказываться, не отвлеченный «курок», а рука, спускающая этот курок! Как видим, прием перестал «срабатывать». Опосредованное повествование, боязнь поместить в «кадр» песни действительно острый сюжет, подмена разговора в открытую метафорой, абстрагированным размышлением — все это превратилось из мнимохудожественного приема в благополучное средство ухода от вопросов сегодняшнего дня либо в нежелание или неумение говорить об этих вопросах. Ведь надо решиться променять комфортабельную устроенность в песнях прошлого дня на бесприютный поиск нового («Пройти семь тысяч городов...»). Вот и приходится спасаться старым диалогом каких-то пассажиров в каком-то поезде:

            Один говорил:
                        «На пути нашем «чисто».
            Другой возражал: «Не до жиру».
            Один говорил:
                        «Мол, мы — машинисты».
            Другой говорил: «Пассажиры».
            ...А первый кричал:
                        «Нам открыта дорога
            На много, на много лет...»
            Второй отвечал: «Не так уж и много.
            Все дело — в цене на билет...»

  ВЧЕРА еще, когда наше искусство работало по единому принципу с общепитом: «Лопай что дают!» — это могло бы сработать. Но сегодня в нашем обществе произошли и происходят изменения, которые заставляют пересмотреть многие установки прошлого.
  В одной из старых песен группа пела об аудитории, требующей песен, «где будет много слов о дисках и джинсах». Кажется, молодежь обеспечили джинсами, успешно решается вопрос с дисками... О каких проблемах молодежи поет группа теперь? Судя по концерту, все о старых! По-прежнему идет эксплуатация полюбившихся, но отработанных приемов, как, например, демонстрация — к месту и не к месту — математических способностей: «Я в сотый раз опять начну сначала, пока не меркнет свет...», «Хватило б сил на тысячу мостов...», «Сто мелодий, сто надежд и сто дорог, но проходит девяностодневный срок...», «Сорок раз был январь, сорок раз — праздник нового снега...», «Я десять лет назад не обходил преград...», «Пятнадцать лет назад под это танцевал весь свет...», «Лет десять прошло и десять пройдет...» и т. д. Право, подсчетам несть числа. Впрочем, не в них даже дело, а в том, что они говорят о неумении выражать себя средствами поэтического языка, преодолевать сопротивление материала — поэтического слова. А поэзия не прощает небрежного — спустя рукава — отношения к ней! Она «баба капризная»! И мстит!
  — А песня «Я не видел войны»? — непобедимо спросит меня поклонник «Машины времени». — Разве это не разговор впрямую?
  При всем моем уважении к теме и А. Макаревичу, взявшемуся за решение этой темы, я не могу поверить в художественную убедительность этой песни:

            Я не видел войны,
                        я родился значительно позже,
            Я ее проходил (?)
                        и читал про нее с детских лет.
            Сколько книг про войну,
                        где как будто все очень похоже.
            Есть и это, и то,
                        только самого главного нет,

  — поет «Машина времени» и объясняет, что все это оттого, что «об этом словам не дано». Оставим в стороне косноязычие (о нем ниже) и позволим себе не согласиться с автором относительно «книг про войну». Либо незнание, либо желание поиграть в собственное мнение заставило его «забыть», что в «книгах про войну» есть и такие стихотворения, как:

            Бой был коротким. А потом
            глушили водку ледяную,
            и выковыривал ножом
            из-под ногтей я кровь чужую.
                        (С. ГУДЗЕНКО)

            Я знаю, никакой моей вины
            В том, что другие не пришли с войны...
                        (А. ТВАРДОВСКИЙ)

  В книгах «про войну» наш автор может прочитать и строки о девушках, «библейскими гвоздями распятых на райкомовских дверях», и болевую формулу: «Но лучше прийти с пустым рукавом, чем с пустой душой». Не хотелось бы заниматься ликбезом, но приходится напомнить автору и такие стихи погибшего автора:

            Мы все уставы знаем наизусть.
            Что гибель нам? Мы даже смерти выше.
            В могилах мы построились в отряд
            И ждем приказа нового. И пусть
            Не думают, что мертвые не слышат,
            Когда о них потомки говорят.

  Положим, А. Макаревич может не знать этих стихотворений «про войну», но его слушатели их знают. И опять мы приходим к проблеме молодежного лидерства.
  В былые времена нас могло удовлетворить укоризненное уныние «Машины времени»: «Ты сам закрыл свои глаза и весь мир раскрасил в черно-белый цвет...», «Ты верил в гитару, битлов и цветы, мечтая весь мир возлюбить. Но все эти песни придумал не ты. Кого ты хотел удивить?», «Ты поймешь, что истин в мире нет...». Это однообразие и монотонность компенсировались импонирующим молодежи возрастом группы, извиняющим ее максималистский инфантилизм демократизмом поведения на сцене... И главное: песни пелись — глаза в глаза. Нынешняя «Машина времени» — в ореоле легенд и статей — вознеслась над своими молодыми слушателями, которые вряд ли простят вчерашним кумирам боязнь петь о самом-самом. Зрелищность представления «Реки и мосты» — световые эффекты, дымы, прекрасная аппаратура, сценическо-светские костюмы — стала позолоченностью ореха. Ореха — без ядра! Создается впечатление, что группе просто не о чем петь.
  Концерт заключает песня «Пока горит свеча»;

            Но если песней плечи мне расправить,
            Как трудно будет сделать так,
                                    чтоб я молчал.

  Где та песня, которая «расправила плечи» А. Макаревичу и его группе? Декларациями и обещаниями в наши дни никого не удивишь. Верят делам. Наступило время поступков. И для искусства — тоже: После «Детей Арбата» и «Белых одежд», после поэмы А. Твардовского «По праву памяти» и фильма Т. Абуладзе «Покаяние» приличествует ли с показным легкомыслием петь о «рыбке в банке»: «Но нежданно к ней пришла беда...». Нет, беды нашей жизни — истинные беды — это Чернобыль и проблемы Нечерноземья, субординационное мышление и дефицит субъективной инициативы, Афганистан... Магнитофонные пленки с песнями солдат об Афганистане предваряются таким стихотворением (цитирую по памяти):

            И часто в боевой метели горят,
                        метутся волны чувств,
            Хотели вы иль не хотели,
                        но вас встревожат струны муз.
            И выразить кто некто сможет тем,
                        кто от нас теперь далек,
            Как славу предков снова множит
                        бесстрашный русский паренек,
            Какие тяготы, лишенья
                        ему испытывать пришлось...
            Но у поэта вдохновенье
                        афганской темой не зажглось...

  Не дождавшись «вдохновения поэтов», ребята сами обслуживают себя духовной пищей. Не правда ли, урок всем нам?!
  НЕ ХОТЕЛОСЬ БЫ обходить стороной еще одну проблему, о которой применительно к «Машине времени» мне приходилось писать. Монтень в «Опытах» говорил: «Вы слышите, как произносят слова метонимия, метафора, аллегория и другие грамматические наименования... А ведь они могут применяться и к болтовне вашей горничной», «Применение» к текстам песен «Машины времени» законов поэтического творчества обнаруживает их художественную несостоятельность. Прописные истины, штампы, банальные и расхожие понятия, многократно заклейменные не то что в большой литературе, но и в литературных кружках при домax пионеров, в сопровождении электромузыки получают морально не заслуженное право на существование:

            Напрасно нас бурей пугали.
            Вам скажет любой моряк.
            Что бур»: бояться нам стоит едва ли.
            В сущности, буря — пустяк!

  Нельзя не увидеть и вторичности художественного мышления А. Макаревича: песня о трех сестрах вызывает в памяти изящную притчу Б. Окуджавы с запоминающимися строками: «Вот стоят у постели моей кредиторы молчаливые: Вера, Надежда, Любовь...». Песня о дураках того же Окуджавы приходит на память, когда слышим весьма сомнительный максимализм песни «Машины времени»: «Друзьям раздайте по ружью — и дураки переведутся». Песня «В добрый час» пробуждает в памяти стихи Евтушенко «Зависть», великолепно решающие проблему поколений. «Она идет по жизни смеясь» явно скалькировано с интонаций Б. Гребенщикова — правда, побоявшись прямолинейности руководителя «Аквариума», А. Макаревич не взял у него принципиального неприятия «обходить» острые углы жизни. Нередко примитивность художественного мышления превращает позицию лирического героя в позерство, в кокетливое самолюбование своей красивой «несчастностью»: «Бывают дни, когда опустишь руки, и нет ни слов, ни музыки, ни сил. В такие дни я был с собой в разлуке и никого помочь мне не просил». Новая программа «Машины времени» оказалась старой. И беда вовсе не в том, что кумиры восемнадцатилетних стали кумирами пап и мам восемнадцатилетних — в этом нет ничего плохого, и пример с нашими ВИА — доказательство тому. Беда в том, что «Машина времени», поющая:

            Вот новый поворот,
            И мотор ревет.
            Что он нам несет?
            Пропасть или взлет?
            Омут или брод?
            И не разберешь, поил не повернешь
            За поворот, новый, поворот,

  — так вот, «Машина времени» не повернула «за новый поворот», и судьба сыграла с ней печальную шутку: время обогнало машину — обычную музыкальную машину — на новом повороте нашей жизни. Что ж, несмотря на плохую работу МПС, поезда в творчестве уходят строго по расписанию. И надо уметь найти в себе мужество посмотреть вослед последнему вагону ушедшего поезда: в этом поезде ведутся реальные споры и вещи называются своими именами. Там презирают мышление уровня манной каши и не боятся суверенного права на поиск и ошибки. Вот в окошке мелькнуло смеющееся лицо молодой жизни. Оно все меньше, меньше, меньше...
  И в стуке колес не слышно слов напеваемой кем-то — больше по привычке — песни:

            Еще не все дорешено.
            Еще не все разрешено...

Александр ЩУПЛОВ