Мы предлагаем вам отрывок из первого большого интервью, которое Джон ЛЕННОН дал после распада The Beatles. Комментировать его нет никакого смысла, в нем честно, как это обычно делал Джон, сказано обо всем. Брал интервью известный американский журналист и издатель Джен С. УЭННЕР, оно было опубликовано в eго журнале "Rolling Stone" 21 января 1971 года.
- Вы гений?
ДЖОН ЛЕННОН: Да, если гений существуют, я - гений. Люди вроде меня начинают понимать, что они гениальны, лет в десять, может, в восемь-девять. Я никак не мог понять, почему мои школьные учителя этого не видят? Хотя нет, пара из них выделяли меня, поощряли к самовыражению. В большинстве случаев же меня пытались причесать под общую гребенку, меня готовили к карьере стоматолога или учителя. А потом поклонники, мать их, пытались превратить меня в «одного из The Beatles» или Энгельберта Хампердинка, а критики все искали во мне признаки того, что я - Пол Маккартни!
- О The Beatles всегда много говорили и говорят, сами The Beatles говорили о себе - вы по-прежнему чувствуете себя частью этого организма?
ДЖОН ЛЕННОН: Мы были - четыре разные личности. Хотя мы тоже верили в этот миф о The Beatles. He знаю, может, остальные по-прежнему верят. Мы были четверо парней... Я познакомился с Полом и предложил ему: «Хочешь играть в группе?» Потом пришел Джордж, потом Ринго. Мы просто были группой, которой удалось прославиться, мы стали очень знаменитыми! Но наша лучшая работа так и не была записана.
- Почему?
ДЖОН ЛЕННОН: Потому что мы были исполнителями - несмотря на то, что говорит о нас Мик Джеггер - в Ливерпуле, Гамбурге и на других танцульках. То, что мы создавали, было очень здорово, - особенно, когда играли честный рок, в Британии нам не было равных. Потом наши дела пошли в гору, но нерв пропал: понимаете, Брайан Эпстайн нарядил нас в костюмы, и все такое, мы вдруг стали популярны, очень популярны. Но мы продались. Музыка умерла еще до того как мы отправились в первое турне по Англии. Мы чувствовали себя паршиво, потому что нам пришлось урезать продолжительность концертов - вместо часа или двух, которые мы иной раз рады были стараться перед публикой, нашу программу сократили до двадцати минут, и мы каждый вечер играли одну и ту же двадцати-минутную программу. Тогда-то The Beatles и кончились как музыканты. Поэтому мы и не прогрессировали как музыканты: мы угробили себя ради славы. Тогда же нам и пришел конец.
- А можете ли вы проследить истоки распада The Beatles?
ДЖОН ЛЕННОН: Когда умер Брайан, мы были в шоке. Пол взял инициативу в свои руки и стал во главе The Beatles. Но что это значило, быть во главе, если мы ходили кругами? Вот тогда мы и распались, это была дезинтеграция.
- Что вы почувствовали, когда умер Брайан?
ДЖОН ЛЕННОН: То же чувство, что возникает у любого, когда уходит кто-то близкий. Что-то вроде легкой истерики, типа истерического смеха - странное такое чувство: хорошо, что это не я, так бывает, когда умирает близкий человек. Не знаю, испытывали ли вы -то подобное, но мне пришлось пережить смерть очень многих. А другое чувство такое: «Какого черта, неужели ничего не могу с этим поделать?!» Я прекрасно понимал, что у нас возникли проблемы. Я отдавал себе отчет, что мы ничего не умеем, только играть музыку, и я испугался, я подумал: «Все, приехали».
- А когда настал конец вашему композиторскому партнерству с Полом?
ДЖОН ЛЕННОН: Оно закончилось... Я не знаю, где-то в 1962-м, не знаю. Если вы поставите наши альбомы, я точно скажу, кто что написал и какую строчку. Иногда мы писали вместе. Все наши лучшие работы, кроме тех, что мы делали в самом начале, вроде «I Want To Hold Your Hand», мы писали по отдельности. «One After 909» на «Let It Be» я сочинил, когда мне было семнадцать или восемнадцать. Мы всегда писали по отдельности, а когда это происходило коллективно, так только потому, что в тот момент нам это очень нравилось. А еще потому, что порой нам говорили: «Вы готовите новый альбом, вот садитесь и пишите песни», это была просто работа.
- Как бы вы описали реакцию Джорджа, Пола и Ринго на Йоко?
ДЖОН ЛЕННОН: Это была одна и та же реакция. Можно процитировать Пола, по-моему, его слова уже попали в газеты: он несколько раз повторил, что вначале возненавидел Йоко, а потом она ему понравилась. Но уже поздно, я на стороне Йоко. С какой стати она должна все это выслушивать? Писали, как жалко она выглядит в фильме «Let It Be», но вы попробуйте высидеть шестьдесят съемочных эпизодов с самыми высокомерными, самыми озлобленными людьми на свете, и вы поймете, каково это, каково выслушивать оскорбления. А Джордж, черт бы его драл, оскорбил ее прямо в лицо, это произошло в самом начале, в нашей конторе «Apple Records», - он, видите ли, просто был «прямой и откровенный», это есть игра такая: «я всегда и все говорю без обиняков, в лоб, потому что я слышал, что так говорят». А как раз тогда в Hью-Йорке Дилан и еще какие-то умники заявили, что у нее паршивое имя! Вот Джордж и брякнул это ей! Нам обоим пришлось это выдержать. Даже не знаю, почему я его не ударил. Ринго вел себя прилично, но эта парочка выступила по полной программе! Никогда не прощу их, плевать я хотел на все их дерьмо о Харе Кришна, поисках Бога, это половское «Ой, а я уже передумал!» Я просто не могу их простить. И в то же время ничего не могу с собой поделать, я по-прежнему люблю этих негодников!
- Каким, по-вашему, станет рок-н-ролл?
ДЖОН ЛЕННОН: Таким, каким мы его сделаем. Если мы станем заниматься с рок-н-роллом интеллектуальной чепухой, мы и получим чепуховый рок-н-ролльный интеллектуализм. Если нам нужен настоящий рок-н-ролл, то это именно мы должны создать его, а для этого надо прекратить истерику по поводу революционного имиджа и длинных волос. Нам придется пойти на эту страшную жертву, для этого всего-то и надо - подстричься! Давайте честно скажем себе, «кто есть кто», кто что-то делает для будущего рок-н-ролла, кто создает музыку, а кто - чушь. Рок-н-ролл будет таким, каким мы его сделаем.

Перевела с английского Ксения ПОЛИНА


ПОЛ МАККАРТНИ. ДОБРОЕ ПРИВЕДЕНИЕ TНЕ BEATLES

Это интервью Пол МАККАРТНИ дал несколько лет назад американскому журналисту Вику ГАБРИАНИ, но опубликовано оно было только в начале этого года: кто-то из «штаб-квартиры Маккартни» счел его «слишком откровенным, принижающим профессиональные качества и человеческие черты Пола Маккартни». К счастью, Маккартни о таком, выводе своих чиновников все же узнал, штаб на дереве разогнал, и даже пригласил журналиста на свою свадьбу. Вот, собственно, и вся история, об остальном прочтите сами.
- The Beatles по-прежнему отбрасывают на вас глубокую тень, - как вы относитесь к тому, что публика постоянно сравнивает все ваши новые работы с наследием The Beatles?
ПОЛ МАККАРТНИ: Это очень трудный вопрос. Я сейчас один, и таким образом не могу написать и записать что-то лучше, чем четверо нас. В каком-то смысле The Beatles - привидение, которое постоянно меня преследует. Но я частично ответственен за то, что лично мне представляется довольно солидным каталогом. А он вселяет в меня чувство уверенности. Что ж, мне приходится жить с этим, но я не один такой. В конце концов, у меня гораздо больше шансов написать хорошую маккартниевскую песню, чем у Oasis, - я говорю это без всякой задней мысли, потому что Oasis мне нравятся. На самом деле, привидение The Beatles не особенно-то и донимает меня: мы не стали бы связываться с «Антологиями», если бы дело обстояло как-то иначе. Это привидение, но не злое, - скорее, очень доброжелатель ное, вроде Каспера.
- Когда The Beatles распались, вам было 28, - у вас не возникает чувство, что вы очень рано добились всего на свете и прежние высоты уже недостижимы?
ПОЛ МАККАРТНИ: На самом деле, я не думаю, что не смогу повторить себя великолепного, на самом деле, я думаю: «А зачем мне повторять себя, великолепного?» Зачем еще раз?
- А какую музыку вы слушаете дома?
ПОЛ МАККАРТНИ: Самую разную, в зависимости от настроения. Сегодня вечером это будет Нат Кинг Коул, завтра утром Шопен, Монтеверди, хоровая музыка. Люблю рэггей. У меня полно старых сорокапяток, а современной музыки маловато, обычно новые диски попадают ко мне через сына. Мне понравился Бек, чертовски хорош. Некоторые сиэтлские группы производят отличное впечатление, очень нравится «Нирвана». Кобейн ходил по краю, в душе его зияла рана, но, к сожалению, именно в таком отчаянном состоянии духа и создается по-настоящему хорошая музыка.
- Получается, если человек счастлив, он не может создать шедевр?
ПОЛ МАККАРТНИ: Не знаю. Это вечный вопрос, мы не в состоянии найти на него ответ. Могу сказать только вот что вы смотрите на меня, и все, что вы видите, это поверхность. Как-то я говорил с Ринго, пытался ему помочь, потому что как раз в тот момент у него была куча проблем, я нес всякую чепуху, вроде: «Все в порядке, приятель, ты самый лучший, ты невероятный, у тебя такая отличная жизнь!» А он ответил: «И не пытайся, мать твою, объяснить мне, что у меня в голове!» И он был прав. Я всего лишь наблюдал за его поверхностью. Вы понятия не имеете, через что приходится проходить людям. На самом деле я весьма замкнут, к себе в душу я никого не пускаю. Но я вырос в Ливерпуле, там у всех полным-полно родственников с ирландскими корнями, а это означает, что вас встречают и привечают очень доброжелательно расположенные люди, даже если что-то у них идет наперекосяк, вы этого никогда не узнаете. Я вас страшно рад видеть, меня все хорошо - это оптимистическая черта характера, которая передалась мне с ирландской кровью, и, к счастью, это главная черта моего характера. Но это ни в коем случае не означает, что нет других.
- Вам не осточертело отвечать на все эти вопросы о The Beatles?
ПОЛ МАККАРТНИ: Иногда просто не хочется еще раз вспоминать всякую чертовщину, которая с нами случалась. Слушать, как сам в сотый раз рассказываешь одно и то же! Но это, так сказать, издержки профессии, как доктор на вечеринке - все так и норовят получить у него профессиональный совет, все плачутся на свое здоровье!
- Вам нравится быть знаменитым?
ПОЛ МАККАРТНИ: Знаете что? Когда в двадцать с небольшим мы заварили всю эту кашу, которая обернулась «битломанией», мы были обыкновенными мальчишками из Ливерпуля, и это было здорово! Помню, как-то раз отправились немного отдохнуть, а в нашем распоряжении тогда оставалось всего два-три места, где нас еще не узнавали. Одним из таких мест была Греция, и когда мы приехали туда в небольшой отпуск, то поняли, что ошиблись: нас не просто знали - начался форменный ад! В тот момент я вдруг понял, что отстегиваю свою страховочную лонжу, сжигаю все мосты к своей прежней жизни, которая была, в общем-то, важна мне. Я отлично помню, как принимал решение: «Ты в точке, после которой нет возврата, - ты либо прямо сейчас поставишь на всем крест, либо будешь «битлом» до конца своей жизни». Вы знаете, какое решение я принял!
- Каким вы помните Джона Леннона?
ПОЛ МАККАРТНИ: Думаю, не таким, как вы или кто еще. Джон Леннон для большинства - это «Come Together», политическая активность за границами Королевства, которую многие считали нелепой, жена японка, сарказм, комплексы. У него тоже был свой черт внутри, и он чаще многих прочих выпускал его порезвиться на травку, но без этого чертика Джон не был бы Джоном. Он очень ценил то, чего добились, но никогда не говорил об этом. Это был самый остроумный и обаятельный человек, он принадлежал к той категории людей, которых называют «душа компании», но ни одной секунды он не был пошлым, банальным или скучным. Нет, конечно, Джон мог на вас обидеться, и даже, бывало, дулся, не разговаривал с кем-то из нас день-другой, но потом первым прибегал мириться. Он был не из тех, кого легко можно было обидеть, но нам с Джорджем это пару раз удавалось! Но, знаете, что самое главное, главнее его душевной доброты, главнее бесшабашности и даже умения шагнуть через край? Джон был гений он был самый талантливый из нас! Думаю, когда The Beatles только начинались, на месте любого из нас мог быть кто угодно, и был только один человек, без которого The Beatles никогда не состоялись бы, - Джон Леннон. А постскриптум к самому главному такой: Джон был и остается моим лучшим другом.

Перевела с английского Ксения ПОЛИНА