Андрей Макаревич попал под новую волну травли – на этот раз за выступление в украинском Святогорске. Госдума предлагает лишить его государственных наград, Эдуард Лимонов написал о нем всякие грубости в «Известиях» и нарвался на адекватный ответ, а Иосиф Кобзон предложил ему совместный концерт в Донецке. Бурной, короче, жизнью живет Макаревич, и как-то при встрече ищешь отпечаток всех этих тревог на его лице. Следы бессонных ночей, я не знаю, или даже слез, или хотя бы пепел на благородных сединах.
Но то ли он все это искусно прячет, то ли его действительно ничто не берет.

«История с самолетом
похожа на разводку
третьей силы»

– Позволь я начну с идиотского вопроса: ты действительно собираешься с Кобзоном петь в Донецке?
– Чушь собачья. Если бы он хотел со мной спеть в Донецке, уж, наверное, обратился бы ко мне, а не в газету. Слава Богу, знакомы с восемьдесят первого.
– И как отношения?
– Да нормальные отношения, он нам даже помогал в советские годы. Помню, у нас были даже совместные концерты, и он тогда сказал: ты думаешь, все на вас пришли? Нет, на вас тут столько же, сколько на меня. Давай проверим: я готов петь хоть в первом, хоть во втором отделении. Вот увидишь – никто не уйдет. Что интересно, он оказался прав.
– Просто есть такой Юрий Каннер, глава Российского еврейского конгресса...
– Я знаю, кто такой Каннер.
– Так вот он пишет, что вы оба с Кобзоном внесли большой вклад в еврейскую культуру. Ты записал этот... как же... «Блюз на идише»...
– Это называется «Идиш-джаз».
– Ну вот. И было бы прекрасно, говорит он от имени конгресса, чтобы вы вместе спели, потому что лучше типа петь, чем ругаться.
– Я готов с Кобзоном спеть при двух условиях. С удовольствием озвучу их ему лично.
– А мне?
– Первое: мы не поем перед военными. И не поем военных песен, просто не трогаем это. И второе: он извинится передо мной за вранье, под которым подписался. И в Донецк я готов приехать, если пригласят, – с Кобзоном или без Кобзона. Но для этого должны позвать – не могу же я взять гитару и приехать: «Алё, ребята, где у вас тут Донецк? Я спеть хочу!»
Я не пел ни перед какими фашистами. Я не выступал в Славянске. Военных там вообще не было. Это был обычный концерт в пользу беженцев. Меня пригласил Тимофей Нагорный, президент фонда волонтеров Украины. И должен сказать, что этим волонтерам удается очень многое из того, с чем не справляется государство: это серьезное массовое движение. «Комсомольская правда» действует в обычной манере советских газет, которые сначала наезжали, а потом мягко отъезжали: сначала они пишут, что я выступал перед карателями, а потом – что не было никаких карателей. И дают мой комментарий. Но вброс-то уже есть. Это делается по обыкновению в два приема: сперва врут, причем, чтобы поверили, ложь должна быть огромной. Еще Геббельс открыл, что малая недостоверна. Ну и вот, они пишут, что я пел перед нацистами. Или того хлеще – почему-то от Саши Гордона исходит этот фейсбучный пост, – что перед украинскими военными! от имени России! извинился за сбитый «Боинг»! Ну это-то с чего? А потом начинают опрашивать специально подобранных коллег: Макаревич выступил перед карателями, как вы к этому относитесь? «Ах, перед карателями? Выслать, лишить, запретить выступления!»
– Постой. Ты действительно не упоминал там «Боинг»?
– В какой связи и с какой стати? Там были в основном женщины и дети, я спел «Костер» и «Три окна»... Что касается «Боинга», я не только прощения не просил – кто меня уполномочил?! – но и вообще считаю эту историю очень темной. Мне прогибаться несвойственно, я не побоялся поехать в Святогорск – и не побоюсь сказать, что относительно «Боинга» надо ждать выводов комиссии, если они все-таки воспоследуют. Потому что – это факт – украинские диспетчеры рекомендовали ему на 20 километров отклониться от курса и на 800 метров снизиться. Эти переговоры зафиксированы. И со стороны это очень похоже на разводку какой-то третьей силы, о которой я пока судить не берусь: допустим, самолету советуют отклониться, а ополченцам намекают, что летит военный борт.
– Тебя не удивляет, что слово «фашист» до сих пор главное ругательство, хотя какая уж там фашизация на Украине?
– Фашисты есть везде, в том числе на Украине. Правда, в России их сегодня больше. А что касается риторики – подумай, кто сейчас вызывает негативные ассоциации? Кого все дружно ненавидят? Последнее, что объединяет все возрасты – память о фашизме. Все ведь было совсем недавно. Мой отец с войны пришел без ноги. Война – она вот, рядом. Мир делится на нас и фашистов.

«Не думаю, что моя
травля – заказ верхов»

– Где ты перешел границу?
– Что значит «перешел»? Я что, ночью, по-партизански пересекал ее? Мы въехали на Украину совершенно официально, на таможне под Белгородом. С обеих сторон – сплошные улыбки и просьбы сфотографироваться. Потом тридцать километров до Харькова, потом девяносто до Славянска и еще примерно тридцать до Святогорска. Так что в Славянске я был, хоть и очень недолго. Прошелся по центру, увидел, что его почти восстановили. Вот окраины – да, сильно разрушены. Никаких расправ там не происходит, ополченцы зря пугают всех, что украинцы зверствуют на отвоеванных территориях. Да никто и не верит, собственно. Скажу тебе честно: все это зарастет так, что не будет видно шва. И между украинцами, и между Украиной и Россией. У меня сейчас, кстати, работает парень из тех мест, он мне показывает фотографию: неразорвавшаяся ракета торчит около хаты. «Это украинская армия вас обстреливает?» – «Да нет, украинская армия у нас в селе стоит. Это от ополченцев прилетело, только вот откуда у них «Град»?» Но зла он, мне кажется, не держит. То есть это не такое зло, какое бывает при настоящей войне.
– А как, по-твоему, наши, которые там воюют, – они герои?
– Че Гевары эти? Нет, не герои. Люди с российскими паспортами приехали в чужую страну, подожгли ее, потом исчезают куда-то... Пусть даже там воюет ничтожный процент – пятнадцать тысяч из боеспособных четырехсот, – но они это начали. А я, если честно, сепаратизма не люблю – ни украинского, ни российского, ни татарского. Согласно карте 1918 года, Ростов и Краснодар – украинские города; если бы какой-нибудь реконструктор с украинским паспортом сегодня в Ростове или Краснодаре заговорил о том, что это исконно малороссийские территории, – он договорить бы успел?
– Думаю, не успел бы.
– И это, по-моему, правильно. Никогда еще дробление никого не сделало сильней – и вообще, знаешь, когда есть большая территория, то даже по физическим законам давление на ней перераспределяется и каждому в отдельности достается меньше. Чем больше страна, тем больше в ней воздуха. А раз мы против сепаратизма у себя – давайте и к другим его не экспортировать.
– Ты не сталкивался на Украине с ненавистью ко всему русскому?
– Во всяком случае, мне о ней никто не говорил, и уж подавно я не чувствовал ее на себе. Те же просьбы сфотографироваться, те же дети подбегают за автографом.
– У тебя есть догадки: почему именно ты? Смотри, ведь и в восьмидесятом под ударом оказалась именно «Машина»...
– В семидесятые, в восьмидесятые – все понятно: мы просто было популярней всех. Торчали над поверхностью. А уж потом... голубь гадит в одну точку, это его ноу-хау.
– Тем не менее, понимаешь, у меня такое чувство, что ты и в школе, и в молодости не знал травли. Такой был общий любимец. Как оно теперь чувствуется?
– Бесценный опыт, бесценный. Когда тебе тридцать лет подряд поют в уши, что ты наше всё, а потом ты сразу враг народа и певец для карателей – только за то, что тебе не понравилась аннексия и ты сказал об этом вслух, – это несколько отрезвляет. Как у Бродского, помнишь?
– Да, «Развивая Платона». «Это твой шанс увидать изнутри то, на что ты так долго глядел снаружи».
– Совершенно верно. «Запоминай же подробности». Что касается опыта травли – ну почему же, он бывал, хоть и не в таком масштабе, конечно. Когда мы в семьдесят девятом пришли в Росконцерт – всё, предатели идеалов рок-н-ролла. Когда я стал вести «Смак» – то же самое, Макароныч, нас на пищу променял... Ничего не поделаешь, люди любят искать предателей, это их сплачивает. В предатели попадаешь даже за то, что меняешься и начинаешь петь не то, что вчера. Для тех, кто не движется с места, любое движение – предательство. Ну и нормально.
– Чем ты объясняешь та-кую безумную ненависть к Украине в российских верхах? Ну чего такого – этот Майдан? Ведь последствия его были бы для России ничтожны...
– Ничего себе ничтожны! Люди скинули власть – ты понимаешь, какой это прецедент? Я не говорю о том, что они начали делать после: тут глупостей хватало. Но, как говорится, сам процесс...
– А чем объясняется шум вокруг гуманитарной колонны? Почему столько двусмысленностей, такое недоверие?
– А с колонной, кажется, дело столь же темное, как и с «Боингом». Почему там столько пустого места, в этих грузовиках? Да и вообще – после того, как в Донецк и Луганск из России приехало столько подозрительных людей и грузов, вполне естественно распространять подозрения даже на сахар. Даже если не имеется в виду ничего, кроме гуманитарной помощи.
– У тебя не начались пока неприятности с отменами концертов, запретами выступлений и все такое?
– Это будет видно осенью. В начале сентября, кстати, будет концерт в пользу тех же самых беженцев в Москве. Вот и посмотрим, отменят ли. Потом – большая поездка по Сибири. Вообще много всего запланировано, включая выступления в Германии и Франции...
– Ну, это-то вряд ли отменят.
– Разве только не выпустят отсюда.
– Сейчас широко обсуждается твой ответ Лимонову...
– Пусть обсуждается. Некоторые люди пишут, что не стоило опускаться. Я же, напротив, считаю, что не стоило утираться. Я как-то к этому не привык. Он большую часть своей наглолживой статейки – все с теми же штампами про карателей – посвятил моей андропаузе. Я просто предлагаю ему убедиться, что никакой андропаузы нет. Ну в самом деле, охамел человек.
– Он уже сказал, что до полемики опускаться не будет, потому что воспарил. Воспарил, видимо, до Габрелянова. Но почему прочие деятели культуры молчат и ничего не скажут в твою защиту?
– Почему, они говорят – Юра Шевчук, Лия Ахеджакова, многие другие. Но ведь печатают не тех, кто говорит в защиту. Они обзванивают некоторое количество людей, а публикуют тех, чье мнение совпадает с... Вот не знаю, называть ли это политикой партии. С одной стороны, на предложение лишить меня наград неожиданно резко отреагировал Мединский. С другой – я не думаю вообще, что все это – заказ верхов. Это политика среднего звена, старающегося услужить и забегающего впереди дрезины.

«Телевизор сегодня
смотрят, как фрик-шоу»

– А дальше что? Эта риторика войны – она будет еще нарастать?
– Не думаю. Осенью она схлынет. Я не стал бы все-таки утверждать, что она проникает в народ так уж глубоко. Поверь мне, это на поверхности – как ржавчина. Большинство сохраняют...
– ...пофигистический нейтралитет.
– Ничего подобного. Большинство сохраняют здравый смысл, как оно всегда и бывает в России. Даже советская пропаганда не затрагивала глубин – всем было все понятно. А уж сейчас... телевизор вообще смотрят, как фрик-шоу. По крайней мере большинство. И ко мне каждый день подходят на улицах все больше людей – держитесь, мы с вами и все такое.
– Они говорят это тихо.
– Но часто.
– Ты не ожидаешь больших социальных катаклизмов? Из-за цен и все такое?
– Не дай бог. И вообще, я исповедую практическую магию: то, о чем много говорят, случается. Если сейчас начать много говорить о катаклизмах, они будут, а после них всегда хуже. Всегда, это проверено. Давайте все предсказывать погромы – инакликаем погромы.
– Ты написал новые вещи с учетом этого... нового опыта?
– А вот это – нет. То есть им на короткое время удалось добиться, что я не писал нового. Это потому, что, когда пишешь, надо не то чтобы хорошо к себе относиться... хотя и это тоже... но не тратить нервную энергию на сопротивление всякой мерзости. Когда пишешь, эта энергия нужна тебе вся.
– Напоследок еще один не очень приличный вопрос. Ты хоть раз надевал эти награды? Государственные?
– Все сразу? Да. Ярмольник решил правильно, по-советски отметить Первомай. С салатом «Оливье», с просмотром телевизора. И каждый должен был стилистически соответствовать. Я подумал: а чем я буду соответствовать-то? И решил: надену все награды. У меня есть медаль «Защитнику свободной России» – за 1991 год. Есть церковный орден. Есть орден Почета – Ельцин тогда всю «Машину» наградил. Есть «За заслуги перед Отечеством». Несколько юбилейных медалек. Значок народного артиста. В общем, когда я все это нацепил, получилось довольно внушительно. Но только за столом у Ярмольника – другого случая не представилось./

1953 – родился 11 декабря в семье архитектора (папа) и медика (мама)

1969 – создал с единомышленниками группу «Машина времени»

1971 – поступил в Московский архитектурный, через три года отчислен

1996 – участвовал в кампании «Голосуй или проиграешь» (за Ельцина)

2012 – стал доверенным лицом кандидата в президенты РФ М. Прохорова

2014 – выступил против возможного ввода российских войск на Украину

Дмитрий БЫКОВ
dlb@sobesednik.ru