Из всех участников бит-квартета «Секрет» в большой музыке остался только Максим ЛЕОНИДОВ. Сейчас он продолжает писать новые песни, которые, по его словам, стало гораздо труднее выпускать в эфиры на радио. В интервью «Новым Известиям» музыкант рассказал о том, почему он отказывается выступать на корпоративах и не хочет зарабатывать «легкие деньги» на своих знаменитых песнях.

– Максим, сейчас повсюду звучат «старые песни о главном», ностальжи-фестивали проводятся чуть ли не еженедельно. Вы бы тоже могли, исполняя «Привет», «Алису» и «Девочку-видение», жить припеваючи и не выдумывать ничего нового…
– Мне, знаете ли, скоро пятьдесят, и было бы смешно постоянно петь «Привет» и «Алису». Песни, конечно, симпатичные, но это моя прошлая жизнь. Мой зритель растет вместе со мной, ему интересно, какой я сегодня, и с ним не нужно беседовать на уровне 20-летнего мальчика.
– Но почему же зритель так отчаянно скучает, например, по Юре Шатунову?
– Дело в том, что песни Юры Шатунова востребованы гораздо большим числом зрителей, чем песни «Секрета». Это проще, незамысловато, и армия девочек-поклонниц «Ласкового мая» переродилась в огромное количество домохозяек. Не в обиду Юрию Шатунову будет сказано, но от меня его музыка бесконечно далека.
– Про вашу новую песню «Дикая штучка» говорили, что она запрещена в Москве, поскольку повествует о проделках супруги некоего мэра…
– Я сам об этом узнал из газет. Ерунда полная. Видимо, кто-то из журналистов запустил такую утку, а другие ее подхватили. К сожалению, поддерживать утки – одна из составляющих этой профессии.
– Вам сейчас не приходится сталкиваться с цензурой – например, с запретами программных директоров?
– Разве только в юности, когда мы выпускали первые пластинки бит-квартета «Секрет». Нас просили поменять какие-то слова, но это было проявление даже не цензуры, а простой человеческой глупости. Например, в «Именинах у Кристины» какой-то цензор пытался запретить строчку «Эй, Кристина, я нынче желаю тебе жить без бед», поскольку «без бед» в его представлении рифмовалось с неким матерным словом.
– Когда слушаете нынешние хиты, не возникает ощущения, что цензура в чем-то может быть и полезной?
– Цензурой вопрос не решить, это вопрос общего уровня культуры народонаселения. Надо повышать культуру людей, а путем запретов этого не добьешься. Хотя… Честно говоря, когда я включаю телевизор и вижу там матерящуюся Ксюшу Собчак, у меня руки чешутся ввести цензуру. Но умом я понимаю, что это, наверное, неправильно. Надо просто детей воспитывать так, чтобы им это было неинтересно.
– Это более долгий и сложный путь…
– Более долгий, но, мне кажется, единственно правильный.
– Отразился ли экономический кризис на вашей концертной деятельности?
– Конечно, как у всех.
– Правда ли, что за хорошие деньги бит-квартет «Секрет» готов выступить на корпоративе у состоятельных поклонников?
– До какого-то момента это было правдой. У нас был такой опыт. Но последние два года лично я отвергаю любые предложения подобного толка, какие бы финансовые выгоды они ни сулили.
– Семь лет назад, когда «Секрет» отмечал свое двадцатилетие и ваша четверка вновь воссоединилась, вы так легко общались между собой, будто и не было многолетней разлуки…
– Это органика бит-квартета «Секрет». Ничего специально мы не придумывали – мы так всю жизнь общаемся. Какими в жизни были, такими оставались на сцене и в телепередачах. Но возвращаться к этому мне просто неинтересно.
– Сейчас вы не общаетесь?
– Мы не откусываем друг другу носы при встрече, но и желания собраться вместе, выпить и поговорить по душам не возникает.
– Поговорим на глобальные темы. Что в современной России вам категорически не нравится?
– У меня язык отвалится перечислять, что мне не нравится. Но если выделить основное… Самая главная беда российского общества – неуважение к личности. Это краеугольный камень. Как Лермонтов писал про «немытую Россию, страну рабов, страну господ», таким российский менталитет и остался. Рабы и господа – это чувствуется везде. Самый маленький начальник чувствует себя господином и общается со своими подчиненными, как с рабами. И люди это принимают, они согласны считать его хозяином. Народ себя не уважает, и у меня нет рецептов, как это положение изменить. Видимо, для этого должно быть какое-то движение сверху, но, зная наши верха, я на это не надеюсь.
– Сейчас много спорят о строительстве «Охта-центра». Какова ваша позиция?
– Если этот небоскреб не противоречит нормам возведения высотных зданий, если его построение не грозит катастрофами вроде гибели людей и обрушения домов, то почему бы и нет? Речь ведь идет об очень сером и посредственном районе Петербурга, который называется Охта. Если вместо уродского конгломерата зданий возникнет новый современный район, я буду только рад.
– То есть 400-метровая «кукурузина» может украсить ландшафт?
– Она его не испортит. К центру города «кукурузина», к счастью, не имеет никакого отношения. Центр города остается центром города. Если бы это предлагали построить на Исаакиевской площади, я бы, безусловно, был против. А в Охте… Ее не жалко.
– У вас когда-нибудь возникали мысли о переезде в Москву?
– Нет. Москву хорошо покорять в юном возрасте, когда у человека масса амбиций. Желание завоевать мир обязательно должно быть у молодого человека.
– В молодости вы Москву покорили даже без переезда…
– Так получилось. Впрочем, и сегодня люди могут покорить мир, не переезжая в Москву. На сегодняшний момент у меня есть желание быть подальше от власти, подальше от суеты, от мигалок. Поэтому я живу не просто в Петербурге, а вообще за городом.
– В вашей жизни были моменты, за которые вам неловко?
– Безусловно, были, но я не буду вам о них рассказывать.
– Вы опасаетесь старости?
– Старости – нет. Я опасаюсь немощности. Немощности мне очень не хотелось бы, а старости я не боюсь.
– Вы достаточно поздно стали отцом. Не жалеете, что упустили что-то?
– Абсолютно нет. Чтобы получить полную радость отцовства, нужно ощутить ее со Своей Женщиной (оба эти слова напечатайте в газете с большой буквы). Детей хорошо бы иметь именно от Своей Женщины. В данном случае все совпало. Мое отцовство осознанное, неслучайное. Я получал от него удовольствие и очень дорожу им, чего, наверно, в молодом возрасте не было бы.
– Кем видите своих детей, когда они подрастут?
– Добрыми и хорошими людьми. Что касается профессии, это уж как Бог даст. Не знаю, какими талантами он наделил моих детей. Они еще маленькие, и всерьез говорить о каких-то их пристрастиях рановато. Все, что им будет интересно, я буду всячески поддерживать.
– Почему вас не видно в шоу, где звезды катаются на льду или ползают в грязи?
– Я уверен, что вы знаете ответ на этот вопрос.
– Потому что вам это неинтересно…
– Да, но я совершенно не осуждаю людей, которые с радостью учатся кататься на коньках. В этом смысле во мне нет никакого снобизма. Я таких людей понимаю: представьте человека, который никогда не катался на коньках, и вдруг ему предлагают научиться и показать себя во всей красе…
– …в прайм-тайм по федеральному каналу…
– Я обеими руками за. Если бы у меня не было двоих детей, любимого дома, собаки, жены, кота и вообще жизни, которой мне очень нравится жить и которую мне не хочется бросать, я бы тоже покатался.
– Но вас туда еще зовут или поняли, что это бесполезно?
– Уже не зовут. В начале всех этих проектов я получал массу предложений. Есть такой закон: в тебе заинтересованы, только если ты заинтересован. Если ты интереса не проявляешь, то и тебе перестают предлагать. Ну и слава Богу.
– Есть ощущение, что период сытого конформистского существования рок-музыкантов подходит к концу. Вновь востребован социальный протест. Шевчук выступает в защиту Ходорковского, а Noiz МС жестко критикует вседозволенность «хозяев жизни» на дорогах…
– Это вопрос непростой. Я убежден, что каждому свое. Каждый протестует так, как он умеет. Протест – это необязательно плакат. Шевчук фактически вышел с плакатом «Долой ментовскую власть!». Я могу поддержать этот лозунг, но сам с плакатом никогда не пойду. У меня другие средства самовыражения – предпочитаю заниматься не борьбой, а искусством. Если это искусство помогает выживать, помогает людям осмысливать ситуацию, правильно смотреть на вещи, то, наверное, в этом и есть моя борьба. Но я абсолютно не осуждаю Шевчука. Он по складу характера не может не идти на баррикады.
– А что может заставить вас взять в руки оружие?
– Если я почувствую угрозу по отношение к тому, что я люблю, по отношению к своему городу, к своей семье… Если я почувствую, что буду более полезен с автоматом в руках – тогда возьму его в руки.
– Я слышал, что вы готовите альбом старых песен…
– Да, но это не песни военных лет, а любовная лирика 1930–1950-х годов. К сожалению, в то время у нас было очень мало таких песен. Вся лирика была гражданской и просто терялась в потоке маршей и ура-патриотических песен. По крупицам я выискал двенадцать композиций, которые можно назвать легкой музыкой того времени. Аранжировки мы сделали с Женей Олешевым и хотим записать в классическом составе с живыми инструментами. Мы не хотим эти песни осовременивать или делать из них джаз. Это должен быть взгляд из ХХI века на танцевальную музыку середины прошлого века.
– Это будет только пластинка или планируется какое-то концертное представление тех песен?
– Мне бы хотелось, чтобы получилась концертная история, но об этом пока рано говорить. Когда будет готова запись, попробуем сделать такую камерную, салонную, в хорошем смысле слова, программу. Возможно, в нее будут вплетены американские песни 1940–1950-х годов – совместим Синатру с Исааком Дунаевским.
– Выходит, «старые песни о главном» вам тоже не чужды?
– «Старые песни о главном» – уже клише. Давайте не будем это так называть. Просто старые песни…

АЛЕКСЕЙ МАЖАЕВ
Фото: МАКСИМ ШАМОТА
Фото: АP. LEONIDOV.RU