Это раньше Максим Леонидов звучал «из каждого утюга» с «Девочкой-виденьем». Теперь он скорее контркультурный персонаж и появляется в самых неожиданных местах и ролях. Накануне юбилея (в феврале Максиму стукнет 50) он в отличной спортивной форме, накачанный и окруженный верными друзьями-музыкантами. Сейчас внимание к нему приковано благодаря нашумевшему фильму «Высоцкий. Спасибо, что живой», где Леонидов сыграл Павла Леонидова – импресарио Владимира Семеновича.

Передо мной был Владимир Семеныч

– Максим, в «Высоцком» у вас с вашим прототипом совпадает не только фамилия, но даже отчество. Может, создатели фильма особенно не заморачивались в поисках актера и взяли первого, кто ассоциативно пришел в голову?
– Предложение мне сделали Максимов и Эрнст. Вообще, это была идея Константина Львовича Эрнста. Однажды он признался: «Вот мне показалось, как-то на месте будет там Максим». А по жизни импресарио Высоцкого был действительно Павел Леонидович Леонидов, его двоюродный дядя. Еще до монтажа, когда мне показали уже отснятый кусочек и я увидел, насколько здорово выглядит там Высоцкий, понял, что это та авантюра, в которой я совсем не зря принимаю участие.
– Чем вы объясняете ажиотаж вокруг фильма?
– Идея воплощения образа Высоцкого с помощью невероятных технологий, гримеров и современных компьютеров – это ноу-хау в нашей культуре. Мне показалось, что это едва ли не единственный российский фильм из тех, что я видел за последнее время, рассчитанный на широкого зрителя и при этом не являющийся фигней. Как правило, у нас кино либо авторское – Звягинцев, Сокуров, Герман и так далее, либо сами знаете какое. «Высоцкий» – кино для всех и при этом хорошее кино.
– Фильм уже вышел, но, я так понимаю, вас по-прежнему просят не разглашать имя исполнителя главной роли?
– Просят, да.
– Расскажите хотя бы о вашей работе с ним. Вы на съемочной площадке узнавали в нем реального Высоцкого?
– Вы знаете, артист этот очень хороший и, скажем так, подражательство является его коньком. Он умеет это делать. Он «обезьяна» такая, по сути, в хорошем смысле. А походка, манера говорить плюс невероятный грим делали сходство настолько невообразимым, что иногда мне хотелось назвать его Владимиром Семенычем. Приезжая на площадку, он перевоплощался в Высоцкого, и, пока его не разгримировывали, это и был Высоцкий. Он ходил, как тот, курил Маrlboro одну за одной, хотя в жизни не курит. Настоящий артист, в нем актерская природа заложена.
– Все-таки больше было грима, чем компьютерной технологии?
– Конечно, если бы не было такой потрясающей работы гримеров, то никакой компьютер бы не помог.
– Согласно недавнему опросу россиян, Владимир Семенович – второй по популярности человек двадцатого века после Гагарина. Но вы как-то обмолвились, что Высоцкий в нашей стране недооценен. Как так?
– Во-первых, он был недооценен при жизни. Это уже большой восклицательный знак в моем утверждении. А после смерти… Знаете, после драки махать кулаками все мы горазды. Во-вторых, его нет в школьной программе до сих пор. Ни в школьной, ни в университетской, по-моему, его нет, а это огромная ошибка. Как человек, имеющий дело со словом, я берусь утверждать, что после Пушкина никто так не обращался с русским языком, никто не умел так строить рифму, никто не умел так строить стих, как Высоцкий. И я бы ввел высоцковедение – по крайней мере, для литературных работников.
– В 60–70-е годы, когда гастролировал Высоцкий, в Советском Союзе существовал шоу бизнес или хоть какое-то его подобие?
– В уродливом виде существовал, конечно. Хотя он и сейчас существует в уродливом виде. Конечно, тогда многое было нельзя, раньше главное было связи и политическая благонадежность, сейчас – деньги, ну и связи по-прежнему.
– Говорят, что ваш прототип был едва ли не единственным настоящим импресарио, который существовал в стране…
– Их было несколько на самом деле. Легендарные люди, ходившие по лезвию бритвы. Профессия была опасная, многие из них садились, некоторые с конфискацией имущества, потому что зарабатывать деньги было, естественно, нельзя. Всё – полулегально. Высоцкий выезжал на неделю, по пять концертов в день. По ведомости проходил один концерт, остальные корешки билетов сжигались, деньги делились. И эта система касалась не только Высоцкого, а всех артистов, на которых люди шли. Мне не довелось работать в 70-х годах, но в 80-х, когда мы играли, корешки уже не жгли. В перестройку стало посвободнее, но слухи об этих легендарных личностях ходили.

Наши деньги ушли в закрома родины

– Вам с бит-квартетом «Секрет» уже не пришлось почувствовать «прессование» советской системы?
– Почему же? К примеру, оба своих альбома мы записали за собственные деньги и подарили их стране, не заработав на этом почти ничего. Ну, точнее, семьдесят рублей, кажется.
– Подождите, они же миллионными тиражами разошлись!
– Конечно, при этом мы потратили деньги на запись. Все ушло даже не знаю куда – в Министерство культуры или куда это уходило все? В какие-то закрома родины. И при этом, когда мы выпускали первую пластинку, были большие трудности. Нас пропускали через худсовет, и если бы не Давид Тухманов, который, зная, что заваливать будут, встал первый после прослушивания и сказал, что ему это нравится, неизвестно, чем бы дело кончилось. Давид Тухманов тогда был влиятельный, облеченный властью в сфере культуры. И нам разрешили выпустить пластинку за наши деньги, сделав 5–6 идиотских поправок к текстам. Например, они придрались к «Алиса совсем как дитя». Но предложили при этом еще более чудовищный вариант – «Алиса, она же дитя». То есть это уже явно статья: выходило, что мы поем про то, как нам хочется остаться вдвоем с маленькой девочкой. Ну мы кивали, естественно, переписывали. Все это давали им послушать, а потом старый вариант на свой страх и риск выпустили.
– А таких «левых» концертов, как у Высоцкого, у вас не было?
– А мы об этом не знаем. У нас был Сергей Натанович Александров, и все риски он брал на себя. Мы получали не за концерты гонорары, а ежемесячную зарплату. Договорились о некой сумме, которую будем регулярно получать – и все. Надо сказать, она была очень значительной. Но подозреваю, что не во вред Сергею Натановичу.
– Раньше все решали худсоветы, теперь – деньги. А чему сейчас приходится сопротивляться?
– Пошлости. Пошлости восприятия, пошлости в массовой культуре, в народе. К сожалению, в основном у нас народ кушает турнепс и слаще турнепса ничего пробовать не хочет. Поговорка «пипл схавает» по-прежнему актуальна, и никакого прогресса я здесь не вижу. Это наследие дремучей и обезглавленной России, следствие расстрелянной или уехавшей интеллигенции – оно все с нами. И вместо того чтобы исправлять ситуацию, мы ее усугубляем, продолжая кормить народ турнепсом. Вот в чем самая главная беда.
– Вам приходилось находить компромиссы в этом смысле с публикой?
– В юности приходилось идти на какие-то компромиссы, но я быстро понял, что это не для меня. Иногда хочется пойти на компромисс, но я же себя потом съем! Пробовал несколько раз. Скажем, однажды мне предложили вести программу «Шире круг», это была советская поп-программа с Софией Ротару и прочими персонажами (кстати, ничего не имею против Софии Ротару, просто как знак времени). Я согласился, поскольку это было Центральное телевидение, но очень скоро понял, что не могу – из-за чуши, которую мне надо было говорить. Я провел одну программу, вторую, а на третьих съемках сказал: «Всё, ребята, я готов писать этот текст сам, но вот это я произносить не буду». И все закончилось. Я был отстранен от ведения. Я, может, и хотел бы пойти на компромисс, но совесть не позволяет мне. И за это я совести благодарен: на себя спокойно в зеркало смотрю, понимая, что ничего нехорошего не сделал.
– А сейчас предлагают какие-то вещи вроде «Шире круг»?
– Нет, уже никто не предлагает, потому что знают, что я чужой…
– Вы чужой?
– Да, очень для многих. Чужой для рок-фестивалей – меня нет ни на одном. Для поп-шабашников – меня не бывает ни на одном кремлевском шабаше. И там, и там я буду смотреться, как с другой грядки. У нас, к сожалению, так устроено, что люди делятся на группировки. В Америке, к примеру, такого нет. Там есть, безусловно, некое деление, но артисты – они все артисты. Мы можем видеть на одной сцене и Боба Дилана, и поп-исполнителей, абсолютно с другой стороны – Майкла Джексона, например.
– А наши, значит, поделили поляну на грядки и забор построили?
– Ровно на две грядки. Шаг туда, шаг сюда – расстрел. Хотя я бы с удовольствием выступил на рок-фестивале. Редкие опыты, когда мне это удается, заканчиваются успехом. Но люди, которые за это отвечают, у них в голове такой странный порядок: мол, нельзя поставить вместе Максима Леонидова и «Алису». Это они так считают. А я считаю – можно.
– Но ведь ваша недавняя песня «Письмо» отлично пошла на «Нашем радио» и взяла приз на церемонии «Чартова дюжина». Имел честь лично за нее голосовать на экспертном совете.
– Это исключение из правил. При этом ни одна радиостанция, кроме «Нашего радио», песню «Письмо» не крутила, хотя отнесли мы ее повсюду. Вот что это такое?
– Последнее из того, чем вы делитесь с человечеством – это альбом «Папины песни», куда вошли «Старый клен», «Одинокая гармонь», «Что так сердце растревожено».
– Ими с удовольствием делюсь. Другое дело, что они не получили коммерческой раскрутки по тем причинам, о которых я говорил.
– Вообще, сейчас многие уходят в ретро. А где же новые хорошие песни? Мы видим в основном некий продукт, созданный продюсерами.
– Мало хороших песен, к сожалению. Жизнь такая, наверное. Все-таки нам окружающая среда диктует наше поведение. В данном случае бытие определяет сознание. Какая жизнь – такие и песни. А жизнь попсовая стала.
Ценности пропадают, вера пропадает у людей. Если раньше люди верили в то, что они на что-то влияют, то события последних лет показывают, что они опять не влияют ни на что. Опять превратились в стадо. Ну и соответственно стаду – стадные признаки.

Кто-то должен теребить власть

– Все более популярным становится мнение, что Россия плавно переползает обратно в Советский Союз.
– Нет, туда дороги нет. Такие тоталитарные режимы возможны при отсутствии информации. Когда люди не знают и не понимают, им можно задурить голову. А с учетом Интернета они имеют возможность знать, как живет весь остальной мир, и до такой степени себя дурачить не дадут. Да, они смирятся, что у них нет выбора на выборах, но с тем, что их перестанут выпускать за границу или исчезнет еда из магазинов – с этим народ не смирится.
– Я, кстати, помню вашу первую реакцию на нынешнюю политическую систему, которая тогда только зарождалась. Лет восемь назад вы, готовя 20-летие «Секрета», поддерживали СПС. На следующий день после выборов, на которых СПС набрал всего 4 процента, была пресс-конференция. Вас спросили: «Ну и как вы оцениваете?» Вы ответили: «Ну вы же сами всё видите». Между прочим, сейчас 4 процента – это будет считаться успехом для правой партии. Кто виноват – спрашивать не буду. Но что делать-то?
– Это путь эволюционный. Взмахом волшебной палочки раба из человека не выжмешь. Но, мне кажется, власти все сделали для того, чтобы у человека выбора не осталось. Вся оппозиция, которая когда-то была и что-то из себя представляла, она так или иначе подавлена. Это и есть причина того, что нам не из кого выбирать. Мне бы хотелось, чтобы у «Единой России», по крайней мере, была настоящая и сильная оппозиция. Пусть пока «Единая Россия» будет у власти, потому что я не знаю, как себя поведет кто-нибудь другой, не потопит ли он опять Россию в крови. Готова ли наша страна к демократии – это для меня большой вопрос. Судя по вкусам публики, могут выбрать черт знает кого. Но оппозиция должна быть, кто-то должен власть тормошить, теребить.
– Что вы думаете о вашем земляке Юрии Юлиановиче Шевчуке, который, так сказать, теребит Владимира Владимировича напрямую?
– Это его позиция. Я бы так делать не стал, потому что я другой человек и считаю, что есть другие способы воздействия. Может, не такие эффективные и не столь видные. Но если написать хорошую песню, люди ее услышат. А выходить на площадь с флагом и революционными лозунгами – это не в моем характере.
– Вы не бунтарь?
– В этом смысле нет. Я не «площадной» лидер, не готов вести за собой толпы. Мне кажется, что на это нужно иметь право и что-то такое про себя знать. А я про себя такого не знаю.
– Максим, а с семьей удается достаточно проводить времени? С детьми, они у вас маленькие…
– Я очень стараюсь – вожу кого в школу, кого в детский сад, на спорт, когда у меня есть на это время. Стараюсь, чтобы такое время у меня было.
– Чем-то они вас удивляют?
– Конечно, все дети удивляют. Один раз пришел сына из детского сада забирать. Там стоит охранник, а сын мне говорит: «Папа, ты знаешь, кто это?» – «Знаю, это охранник». Он увидел, что я как-то не воодушевился, и говорит: «Это МОЙ охранник».
– Вас в садике, наверное, папаши-мамаши узнают и удивляются, когда вы лично приходите?
– Это происходит давно, поэтому никаких перешептываний за спиной я не слышу. Заспанным родителям с утра не до меня: ну, Леонидов… Им нужно оторвать от себя свое хнычущее чадо – и всё.

БАКАНОВ Константин