Есть музыка, которую одни клянут, другие превозносят. Для кого-то эта музыка — лишь дань приходящей моде, а для кого-то — обретенный идеал. Речь идет о так называемой молодежной музыке. Какова же она сегодня? Об этом ведут разговор руководители пяти популярных ансамблей: АЛЕКСЕЙ КОЗЛОВ («Арсенал»), ВЛАДИМИР КИСЕЛЕВ («Земляне»), АНДРЕЙ МАКАРЕВИЧ («Машина времени»), РЕЙН РАННАП («Руя») и ВАСИЛИЙ ШУМОВ («Центр»). Их ответы на наши вопросы комментируют музыкальные критики ЛЕОНИД ПЕРЕВЕРЗЕВ и АРТЕМ ТРОИЦКИЙ.

— Ваше кредо? Что и как играет ваш ансамбль?

КОЗЛОВ. Я из джаза. Ушел, правда, от традиционного джаза, прошел через джаз-рок, теперь играем в стиле фьюжя, основанном на музыке фанк. Для меня в какой-то степени круг замкнулся. Если вспомнить 60-е годы, то и в кафе «Молодежное», и в джазовом кафе-клубе Ритм» я играл джазовый фанк: Д. Эддерли, X. Снльвер, Э. Хэррис. А сейчас — современный электронный фанк, как ритмическая основа, принципы же построения формы пьес, ладово-гармонические идеи и мелодику заимствуем из фольклора, из камерной и симфонической музыки. Вот вам и сплав.
Главная наша задача — популяризировать современную инструментальную импровизационную музыку. Современных, модных ансамблей у нас много, но это рок-группы, которые всю программу строят на вокале и если даже иногда играют короткие инструментальные соло то практически не импровизируют. У нас есть профессиональные джазовые коллективы, пропагандирующие импровизационную музыку, но они работают в рамках традиционных джазовых стилей, таких как диксиленд, свинг, бибоп, хард-боп и др.
Молодежь, к сожалению, относится к традиционным формам джаза почти так же, как к симфонической музыке — с почтением, но без внимания. Сейчас молодого человека привлекает только такой концерт, где исполнители необыкновенно одеты и постоянно двигаются где есть мощное звуковое давление, используются электронные инструменты и эффекты, где все построено на современных ритмах, где постоянно меняется световое оформление, выползают дымы, сквозь которые пробиваются лучи лазера, работают диапроекторы и в альфа-ритме мигают стробоскопы.
Я убежден, что современный джаз, если он хочет иметь свою аудиторию, не должен пренебрегать внешними эффектам на концертах, а стремиться к театральности, к шоу в самом высоком смысле. Моя мечта — сделать несколько программ, например, музыкально-литературную когда содержание текстов будет раскрываться живой музыкой. Кроме того, хочется попробовать сделать программы с пантомимой и с одним из фольклорных ансамблей.
Наше кредо — играть музыку красивую, добрую и энергичную. Вялость упадочность и юродствование — это не для меня. У нас есть сложные композиции, сложные по структуре, по эстетической задаче, по технике исполнения хотя зачастую я стараюсь скрыть, замаскировать эту сложность, чтобы не отпугнуть неискушенного зрителя.
Я против антагонизма между жанрами, и вся наша концертная практика направлена на то, чтобы сломать перегородки взанмонепоннмания между «новыми» и «старыми» течениями. Тем более что все модное и новое в наше время моментально становится традиционным или забывается. Я не вижу принципиальной разницы между джазом и рок-музыкой, если мы имеем дело с лучшими образцами этих видов музыкальной культуры.
КИСЕЛЕВ ¹. Любой человек, делая первые шаги в искусстве, начинает с того, что поет, играет исключительно то, что ему нравится. Поет ли чужие песни, сочиняет ли свои, но в любом случае делает это абсолютно искренне. К сожалению, в силу понимания факта, что мы «поздно стартовали», мы не вправе претендовать на звание родоначальников какого-то стиля или направления. Многое из того, что мы делаем, найдено не нами, поэтому главная наша цель — делать свое дело все лучше, все профессиональнее. Но не потерять первый импульс — чтобы самому нравилось.
«Земляне» стремятся создать яркое концертное зрелище — праздничное, необычное, в котором не может превалировать что-то одно, а должен быть синтез музыки, текста, сценического шоу.
МАКАРЕВИЧ. Я не очень верю четким и ясным ответам на такие вопросы. Хотя, наверное, все очень просто: все мы видим, что происходит с нами и вокруг нас, каждый день, каждую минуту — и у людей, занимающихся искусством, возникает потребность об этом рассказать... Поскольку у каждого свой язык, мы и имеем относительное разнообразие творческих направлений. Никакой «линии» специально я не придерживаюсь и не ограничиваю себя. Если — со стороны так, конечно, может показаться — наше творчество выглядит тенденциозным, то это только потому, что о каких-то вещах мне говорить более интересно, о каких-то — менее.
Скажем, все спрашивают у нас: почему мы не пишем песни «про любовь», во всяком случае, в той манере, как это обычно принято. Что же, по-видимому, другие вопросы меня интересуют больше, и мне кажется, что я могу о них рассказать интереснее. Короче говоря, то, что я пишу, самым естественным образом вытекает из хода моей жизни, моих мыслей.
Популярное утверждение, что мы группа «текстовая», а на музыку не обращаем внимания, совершенно неверно. То, что мы не используем в музыке сложных приемов и она легко, с первого раза, воспринимается, не говорит еще о том, что она просто делается. Зачастую чем проще задумана музыка, тем сложнее это осуществить. Самое главное — это абсолютно полное соответствие настроения музыки смыслу, идее. Нет прибора, который это может измерить, но почувствовать несложно. У Высоцкого были «три аккорда», но это именно те три аккорда, которые идеально соответствуют его стихам. И это настоящая музыка: мелодий на три аккорда у него колоссальное количество.
Музыке, короче говоря, мы уделяем не меньше, а, может быть, даже больше внимания, чем словам. Максимально естественной должна быть и сценическая подача. Такой же естественной, как песни. Развлекать?.. В какой-то мере. Одни нотации слушать скучно. Надеюсь, чувство юмора у нас еще осталось. Хотя это не главное.
РАННАП. Музыка — это моя среда. Я родился в музыкальной семье и с детства знал, что стану музыкантом, буду сочинять музыку и сам ее исполнять, Любую музыку, все виды и жанры — без ограничений.
Мой идеал — ясность, простота, доброта и максимальная выразительность. И универсальность — такая, какой обладал Лист: композитор, дирижер, виртуоз-исполнитель.
Если иметь в виду рок, то форма и содержание словесного текста в нем так же важны, как музыкальная структура. Для меня текст даже первичен, он служит художественным оправданием для создания пьесы. Я всегда отталкиваюсь от уже найденного поэтического образа и заключенного в нем точного смысла — не просто одного настроения, как в эстрадной музыке, а какой-то концепции — и, уже держа это в сознании, пишу музыку.
ШУМОВ. Мы очень любим музыку, в первую очередь современную. Ту, которая окружала нас с детства, когда складывались первые впечатления, мировоззрение. Создать группу хотелось давно. И у нас собрались не случайные люди, не под влиянием моды. Мы к этому стремились. Нам хочется играть музыку доступную, ненавязчивую, которая поднимала бы настроение. И в первую очередь приносила бы радость самому себе. Мне приходилось говорить с известными эстрадными музыкантами, и они признавались, что им надоело, что им противно то, что они играют...
По-моему, тогда лучше вообще не играть. Мы истолняем то, что нам интересно, — свои композиции. А если что-то творить, надо знать, что делается вокруг. Играя в группе, мы знакомимся с современным искусством — музыкой, литературой, а также стилем жизни, модой... Короче, мы входим в более творческий контакт с реальностью, познаем ее — и это, пожалуй, наша главная цель.
Музыка — очень откровенное искусство, и фальшь просто губительна — и для исполнителя и для слушателя. Музыкой нельзя обмануть. Однако одной искренности недостаточно—она должна быть оформлена. Эстетически. А тексты должны быть обязательно своими — не стоит обращаться к стихам, которые написал еще кто-то. Пусть это даже прекрасные стихи, но лучше им оставаться чистой поэзией. Слова же для рок-групп, мне кажется, могут писать только люди, прекрасно знающие рок-музыку,— как правило, это сами музыканты. Рок-песни на русском языке у нас пишут недавно, лет десять, и пока, как мне кажется, нельзя еще говорить о специфической «рок-поэзии», которая бы вполне соответствовала духу современной музыки. Я пытаюсь...
Мы играем недолго, всего час, и стремимся к тому, чтобы за это время создать цельный образ. Ведь когда люди уходят с концерта, у них остается общее впечатление. Мы учитываем все: музыку, стихи, движения, диалог с залом, одежду,— как в театре или кино, где есть и костюмеры, и художники, и сценографы... Нас всего пятеро, но мы пытаемся сконцентрировать, взаимно связать все это, может быть, поэтому и называемся «Центр». Мне кажется, так работать можно только в группе единомышленников, очень близких друг другу людей. В других ансамблях музыканты все время меняются — и этим, я думаю, все перемножается на нуль. Мне бы хотелось играть с нашими ребятами и через двадцать лет.

— К кому вы обращаетесь? Ваши взаимоотношения со зрительным залом.

КОЗЛОВ. Когда мы приезжаем в какой-нибудь город, где еще ни разу не выступали (сейчас это уже редкость, мы объездили по два раза почти весь Союз), и я выхожу на эстраду, то передо мной — «масса , в которой еще нет лиц. Я начинаю эту массу зондировать, прощупывать, провоцировать, чтобы она как-то себя проявила, чтобы я понял, с кем имею дело и соответственно выбрал ту или иную стратегию — у меня их несколько, для разных ситуаций.
Когда картина примерно ясна, то есть стало ясно, чем можно такую аудиторию пронять, чем зацепить, заинтриговать, мы начинаем ее раскачивать, чтобы она насладилась тем чего ей самой больше всего хочется: чтобы она поняла что и в том, что она считает для себя ценным, мы даем ей высший (по ее представлениям) класс. А уже добившись этого, мы начинаем незаметно предлагать ей все более сложный материал, побуждаем ее почувствовать вкус к восприятию более тонких и содержательных вещей, если хотите— обучаем и воспитываем наших слушателей только, разумеется, без всякой дидактики и для них самих вроде бы незаметно И знаете, что получается? Когда приезжаем в этот город второй раз, а то и на втором концерте в первый приезд публика начинает предпочитать уже пьесы не те, которые она ожидала и на которые реагировала сперва. Она сама становится более требовательной к нам же. Вот это я называю настоящим успехом и так строю свои отношения с массовой то есть с нашей, публикой.
Когда мы приезжаем в город после перерыва в два-три года, мне важнее всего почувствовать, как среагирует на нашу программу та часть пришедших в зал молодых людей, которые подросли за время нашего отсутствия и никогда еще такой музыки «живьем» не слышали, Ведь это и есть наша будущая аудитория.
КИСЕЛЕВ ¹. Мы ждем зрителей которые наверняка знают, куда они пришли, а не просто тех, что, проходя мимо, спрятались на конперте от дождя, А если и пришли в первый раз, чтобы были любопытствующими в добром понимании этого слова. То есть мы не хотим привилегированного нашего зрителя, мы хотим заинтересованного зрителя.
Да, мы хотим популярности, но популярности у того зрителя, которого мы воспитали, кого «привели» на свой концерт. В этом случае и появляется надежда, что это не будет «усредненный» зритель, ибо интеллект и уровень зрителя всегда параллельны уровню артиста. Мне представляется, что каждый популярный исполнитель должен пропагандировать свой жанр, направление, то есть чтобы мы называя какое-то имя, подразумевали не исполнителя которого сегодня увидели по телевидению, а вчера услышали по радио, а исполнителя — лидера своего направления.
И сейчас уже, называя Аллу Пугачеву, Жанну Бичевскую, «Песняров», Юрия Антонова мы подразумеваем совпадение яркой индивидуальности и определенного музыкального направления. И в то же время зритель становится разборчивее, избирательнее. Если не так давно существовали трафаретные пути достижения популярности, то сегодня многие исполнители, выступающие по телевидению, записывающие пластинки/ тем не менее не вызывают особого интереса, а с другой стороны, будучи самодеятельными, некоторые группы собирают огромные дворцы спорта.
МАКАРЕВИЧ. Когда я пишу песни, то ориентируюсь в первую очередь на самого себя. Если взглянуть чуть шире, то просто на людей своего круга, своего возраста, близких интересов, эрудиции и так далее... Я ни на кого не «работаю говорю только от себя, но у самых разных людей обнаруживаются такие «зоны», куда наши песни попадают. Поэтому на самом деле круг слушателей, конечно, гораздо шире, но это только радует. Вообще я не согласен с тем, что рок — это музыка только для молодежи и подростков. Все-таки это музыка поколения.
В тот момент, когда эпидемия рока охватила весь мир, «зараженное» ею поколение было молодым. Сейчас эти люди взрослеют, но не расстаются с рок-музыкой. Может быть, еще лет через десять ажиотаж совсем угаснет, но те, кто был свидетелем начала и расцвета этого жанра, будут стоять до конца, и музыка будет меняться вместе с ними. Теперешнее же молодое поколение — такое ощущение меня не покидает — слышит в роке что-то свое, не то, что мы, и воспринимает эту музыку по-другому. Мне кажется, более потребительски, менее духовно...
Конечно, и Музыка меняется в зависимости от восприятия — это неизбежный процесс. Я не хочу подстраиваться под новые запросы, и хотя мы используем некоторые модные новинки, делаем это без особого рвения. Музыкальная форма у нас всегда была традиционна и таковой останется. Новые элементы мы вводим не для того, чтобы разрушить традицию, а просто дополнить ее. Что до популярности, то к ней я отношусь в целом спокойно и специально к ней никогда не стремился. Просто так получилось. Вообще же мы совершенно не хотим навязывать себя кому-то.
Периодически приходится сталкиваться и с тем, что часть почитателей «отворачивается» от нас. Это случается всякий раз когда у нас происходят изменения — либо в составе, либо в программе. Это естественно: слушатели к чему-то привыкают и перемены принимают в штыки. Контакт с аудиторией очень важен. Мы пытались подходить к этому по-разному: от самого непосредственного общения до некоторой театральной отстраненности. Сейчас мы выступаем главным образом в больших залах, и тут контакт достигается совершенно иными средствами: только в относительно «камерном» помещении возможно обращение к каждому — индивидуально.
Спектакль, к примеру, нельзя играть на стадионе, а «заводной» рок-н-ролльный концерт, пожалуй, прозвучит лучше именно на большой аудитории, поскольку зрители чувствуют общую энергию, и она передается музыкантам.
РАННАП. Хочу иметь максимальную аудиторию. Не потому, что гонюсь за славой и популярностью, а чтобы общаться с как можно большим числом друзей, которые тебя понимают. То есть я хочу, чтобы мои слушатели были моими друзьями, которым я мог бы полностью доверять, а они чтобы верили мне. Это как бы обратная связь. Она дает силы и уверенность в том что все, что ты делаешь, нужно людям.
ШУМОВ. Перед тем как выступать, мы всегда прикидываем, какой эффект произведут наши песни. Ведь слушатели как правило, не знают нас и будут знакомиться с нами как с людьми по песням. Хотелось бы, чтобы аудитория наши композиции воспринимала непредвзято не ждала от них никаких намеков и,заумных идеи и сразу могла отличить от песен других групп, а для этого они должны звучать необычно. Это не самоцель, просто не хочется звучать так же, как многие лругие. Было бы хорошо, если бы наши песни представляли интерес для всех. Приятно, что некоторые нз них нравятся даже женщинам, которым уже за 37 лет. И детям. Самому любопытно: что же они в них находят?
У меня нет еще большого жизненного опыта, но очень интересно, чем живут, скажем, пожилые люди. В общем, мы не ограничиваем аудиторию хотя конечно, приятнее всего видеть в зале красивых девушек. Конечно, мы хотим быть популярными. Мне кажется, это свойственно каждому человеку, тем более артисту. Если музыкант утверждает, что популярность его не волнует, значит, он либо потерял интерес к своему ремеслу, либо пресытился и озлобился, а в таком состоянии ничего хорошего не сделаешь. Но изменять себе ради популярности нельзя, как нельзя менять названия кораблей.
Помните, у Стивенсона в «Острове сокровищ»: «Погибли они только потому, что меняли названия своих кораблей».

— Каким вы представляете свое место в ряду других ансамблей?

КОЗЛОВ. Если говорить не о месте на лестнице популярности и не об оценке наших художественных достоинств, а о том, к какому типу или направлению музыкальной деятельности мы принадлежим и на какие образцы равняемся — не в смысле копирования, конечно,— то я назвал бы Майлза Дэйвиса —вот мой идеал. Способность подстраиваться под время, чтобы завоевывать его, оставаясь при этом самим собой.
Потом, разумеется, его ученики и воспитанники: Джо Завинул с ансамблем «Уэзер Рипорт» прежде всего. Дает совершенно забойный джаз-рок, от которого все «балдеют», а в то же время ведет тончайшую обработку слушателя сложнейшими музыкальными идеями, которые проникают в него, как вирус, от него уже не избавиться, — вирус, конечно, не болезнетворный, а самый что ни на есть оздоравливающий. Такой же оркестр Махавишну — Джон Мак-Лохлин: по внешнему виду супер-группа, поп-ансамбль со всяческими эффектами, а на самом деле — одухотворенная музыка!
Вот образцы, у которых можно поучиться быть массовым и одновременно достигать высоких эстетических целей. Из более современных ближе нам по духу — не целиком, а с точки зрения того, о чем я только что говорил, — Марк Колби, Стили Дэн, Том Скотт, Гровер Вашингтон — такой диско-фанк-джаз, ну и, конечно, Спиро-Джира.
КИСЕЛЕВ ¹. Надо отметить, что сегодня явно проявляется тенденция ко все большей непохожести, дифференцированности ансамблей. Каждый коллектив представляет свою стезю — будь то «Воскресенье», «Арсенал», «Рок-ателье» и множество других, — каждый проповедует свое кредо, а наше место — создание на концерте синтетического рок-театра — кажется нам прочным в том смысле, что вряд ли тут кто-то может упрекнуть «Землян» в подражательстве.
МАКАРЕВИЧ. Никогда не задавался таким вопросом. Не знаю, чем мы принципиально отличаемся от других групп — может быть, просто у нас что-то лучше получается? Иногда говорят, что наша музыка «устарела», но ведь музыка не ботинки. Наша музыка очень близка к изначальным, традиционным, неизменным формам.
Кто мне нравится? Конечно, и «Битлз», и «Лед Зеплин», и «Сантана», из наших — «Аквариум» Бориса Гребенщикова... Но когда я слышу всевозможные новые «сенсации», я чувствую, что это недолговечно. Это обыкновенная мода — сначала усиленно насаждается, потом бесследно проходит.
Сейчас ажиотаж вокруг рока утихает — это закономерное явление, и мне кажется, что в результате «выживут» традиционные, «чистые» формы. И, возможно, некий поисковый авангард. А основной, «популярный» слой заполнит другая музыка. Вроде итальянской эстрады. Очень красиво, но слушать уже невозможно: все записано на одном звуке, исполнителей невозможно различить. Странно мне выступать в роли обличителя, но это действительно какой-то конвейер...
РАННАП. Определять свое место в ряду современников не берусь. Пусть это делают критики. Специально походить на кого-либо никогда не стремился; нарочно противопоставлять себя общему движению тоже. Могу сказать только, что в рок-музыке — и в прежней и в новейшей музыке — мне ближе всего те ансамбли, у которых мысль и чувство излагаются в звуке предельно активно, напряженно, точно и ясно: «Битлз», «Лед Зеплин», «Полис».
ШУМОВ. Мы не берем готовых рецептов для своего творчества. Придумываем все сами — начиная от гармонии и кончая прическами. Многие поступают так: им нравится какая-то музыка или стиль одежды, и они пытаются это воспроизвести. Мы стараемся избегать подражания. Влияние мы, конечно, испытали, но самое общее.
В первую очередь это довоенная советская эстрада — Леонид Утесов, Вадим Козин, Александр Вертинский. Некоторые киноартисты нам очень импонируют: например, Иннокентий Смоктуновский, ранний Игорь Ильинский... Примерно здесь мы черпаем эстетические приемы. То есть исходим не столько из чисто музыкальных моментов, сколько из общего чувства стиля.
Электроинструменты и так далее не более чем общепринятые современные средства. А музыка у нас веселая, заводная, простая. В этом смысле мне близки ранние «Роллинг стоунз» — своим задором, естественными интонациями. В целом мне все-таки кажется, что «Центр» не в такой степени, как другие группы, ориентируется на всевозможные зарубежные образцы. Нас больше интересует советская эстрадная песня. Правда, из сегодняшних ее исполнителей затрудняюсь кого-либо назвать.

— Как вы относитесь к более серьезной — скажем так — музыке?

КОЗЛОВ. Вопрос традиционно неверный и всегда для кого-то обидный. В период своего становления джаз страдал от «комплекса неполноценности» по отношению к симфонической музыке. Затем, в 60-е и 70-е годы, рок-музыканты ощутили на себе холодное презрение «серьезных» джазменов, а сейчас и те и другие гордятся своей серьезностью, когда слышат диско или реггей. Все это форма снобизма.
Я считаю, что надо серьезно относиться к любой музыке, тем более что критериев «серьезности» может быть несколько, а не один — программность. Естьг например, такое свойство у музыки, как ритмичность и энергичность. Так, среди сторонников серьезной (в смысле вашего вопроса) музыки оказываются как раз те, кто этого прекрасного качества в современной музыке ощутить не в состоянии.
КИСЕЛЕВ ¹. Мне не нравится любая попытка «разжигания страстей» вокруг деления музыки на категории. Ведь, произнося слово «спорт», мы не задумываемся, как соотносятся в современной практике футбол, хоккей и шахматы. Каждое из этих понятий самостоятельно, автономно. Мне кажется, что эстрада ошибочно выдвинута в категорию идеологически второстепенного жанра, а с таким отношением приходится сталкиваться. И в корне не согласен, как представитель эстрадного жанра, что эстрадная музыка — это упрощение, а вот другие жанры серьезнее и требуют серьезного слушателя.
Ведь сколько сделали, казалось бы, простые песни, простой формы для воспитания целого поколения в духе любви к Родине, — «Синий платочек», «Катюша», «Журавли» — они принадлежат к жанру эстрады...
МАКАРЕВИЧ. Нелепо, конечно, сравнивать «Машинe времени» с Моцартом, как это было в одной газетной дискуссии. Моцарта любят и спустя двести лет...
РАННАП. Глупо спорить, что лучше — рок или классика. И то и другое — выражение разных сторон человеческого существа. Рок — это энергия, активность, мобильность, прямое взаимодействие со всем окружающим. В классических формах больше созерцания, размышления, интроспекции. Мне,г да и всем, наверное, нужно и первое и второе. В музыке два эти полюса долго были совсем разделены, и музыканты, как и слушатели, разошедшиеся по этим полюсам, друг с другом не соприкасались. Сегодня они сближаются, правда еще медленно. Почему-то не всем это понятно.
Выступая с программой произведений XVIII—XIX веков, я часто играю не совсем так, как принято,— свободно варьирую акцентировку, динамику и темп. И очень хочу, чтобы те, кто приходит на эти мои концерты, слушали также наш рок-ансамбль. А любителей группы «Руя» рад видеть на моих классических концертах. Да, я играю и джаз — это прекрасное переходное звено, такой мостик для перехода и в ту и в другую сторону.
ШУМОВ. Мои любимые композторы — Стравинский и Прокофьев. Может быть, на слух это и незаметно, но, мне кажется, они оказали какое-то влияние и на музыку «Центра». Я не воспринимаю отдельные виды музыки как отрезанные ломти: они находятся во взаимодействии. Мне непонятна точка зрения, когда говорят, что какой-то один музыкальный жанр надо культивировать, а остальные рубить...
Они равноправны. Так же, как в живописи, скажем, есть Рафаэль и Сезанн так и в музыке — Чайковский и Армстронг. И у той и у другой музыки есть своя обширная аудиторня — кому что нравится. Всякая музыка должна быть доступна. Лично я играю рок-музыку в первую очередь потому, что она легка для исполнения. То есть не обязательно иметь специальное образование для того, чтобы быть не то что неплохим, а даже первоклассным рок-музыкантом,— это исторически доказано.
Мне нравится демократичность рока хотя я ничего не имею против фраков, солидной манеры держаться на сцене... И все же я занимаюсь рок-н-роллом, что, согласитесь, естественно для человека моего возраста.

ВОКРУГ РАЗГОВОРА

ТРОИЦКИЙ. Рок-музыка не так проста, как может показаться. Для Макаревича, Шумова, Раннапа рок — прежде всего их жизнь, круг друзей, быт, проблемы. И они не могут выражаться иным музыкальным языком. И неудивительно, что рок для них возможен только как своя — авторская — музыка. Красноречив в этом смысле пример Раннапа, который в принципе не чужд традиционному исполнительству, интерпретации чужих произведений — поскольку речь идет о классике и джазе, — но в случае рока творит исключительно сам.
Петь от себя — квинтэссенция рока, иначе он теряет смысл и превращается лишь в набор музыкальных приемов. Сейчас таких рок-профессионалов появилось очень много. Они воспроизводят, и зачастую довольно качественно, лишь уже зафиксированные, и не раз, идеи. Хотя и внешне и «децибельно» эти «вторичные рок-группы весьма внушительны...
Макаревич и прав и не прав, говоря, что рок — это музыка его поколения. Бесспорно, по людям, чья юность пришлась на конец 60-х — начало 70-х годов, рок-волна ударила с особой силой. Отсюда упреки молодому поколению в «потребительстве», «новой волне» рок-музыки — в примитивизме и грубости и т. д. Однако, к счастью, никакого эталонного рока нет.
Для рок-групп поколения «Машины времени» был характерным пристальный интерес к проблемам нравственным. Ложь и компромисс, поиски смысла жизни и равнодушие, вообще борьба добра и зла во всевозможных проявлениях составляли стержень тематики песен. О лирических переживаниях, как отметил Макаревич, петь было «неинтересно».
Это поятно: был «героический» период истории рока, жанр пробивал себе дорогу нередко во враждебной, непонимающей среде, и авторам хотелось утвердить себя, доказать, что они серьезны, они философичны, они не «ля-ля-ля», как удалые ВИА. Новое поколение относится к этому пафосу с иронией, потому что время рок-героики прошло и проблемно-этические песни вовсю распевают в ресторанах.
В чем же причина такой живучести рока, его привлекательности для нескольких поколений музыкантов и слушателей? Ведь, скажем, стиль диско, вроде бы пришедший на смену року, увядает стремительно. Конечно, в том, о чем говорил Шумов, в доступности рока. В нём легко сказать «свое слово». Причем если способ самовыражения в диско — танец под чужую конвейерную музыку, то в роке создается своя. Поэтому он привлекал и будет привлекать молодых людей с творческими амбициями.
Гитарная бардовская песня еще демократичнее, однако многих (и меня в том числе) она никогда не привлекала в той степени, что рок. И тут уже дело в самой стихии рока, в его энергии, авантюрности, ритме. Естественно, по мере взросления молодым свойственно терять эти качества, и в их песнях появляются спокойствие, рефлексия, ирония, меланхолия, поучительность, начинают пробиваться «домашние» интонации. Это не означает, что музыка становится хуже или лучше — она становится другой.
Каждый новый виток начинается на ином уровне 'спирали. На новую волну рока диско оказывает явное влияние. Танцевальность музыки, бывшая не так давно едва ли не бранным эпитетом, теперь котируется и уважается. Умственный пафос уступает место эмоциональности. Усложненность и тяжесть рока 70-х сменили мелодичность, темпераментность, четкая ритмичность. Стихи стали конкретнее и, вместе с тем лиричнее, чувственнее. Повысился интерес к «стильности», к тому, как мы выглядим. При желании все это можно истолковать как симптомы «бездуховности», но мне кажется, что рок просто стал веселее и человечнее.
Я не боюсь термина «прикладная музыка» и не считаю, что на такой музыке проступает клеймо «второй сорт». Да, рок-функции можно считать прикладными: танцы, хорошее настроение, всевозможные ритуалы. Ритуалы —- вообще изначальное предназначение музыки. Многовековая школа вывела европейскую симфоническую музыку за рамки этой «прикладности», в то время как джаз, рок, диско и т.п. продолжают, сменяя друг друга, выполнять «популярные функции. Рок — сиюминутная музыка, но, помимо актуальной ценности, в каждом произведении искусства есть и скрытая — вечная — составляющая. Эллингтон писал танцевальные пьесы, но вот теперь — в пантеоне. Однако какое до этого дело тем, кто и сегодня танцует под Эллингтона? Важнее чувствовать ритм.

ПЕРЕВЕРЗЕВ. Итак, есть музыка под названием «молодежная», в которой несколько течений, одно из них — рок, ему-то все пятеро интервьюируемых как-будто и следуют, но определяют его так несхоже, шнходишь к выводу: предмет у каждого разный.
Двадцатилетний Василий Шумов, «естественно», полагает рок современным возрастным стилем, а для тридцатилетнего Макаревича это музыка его и только его поколения, взрослеющая (и стареющая) вместе с ним. Рейн Раннап с детства играет и сочиняет рок, джаз и классику. Рок для него — одно из многих лиц Музыки. Владимир Киселев, кеторому за тридцать, избегая музыкально-жанрового самоопределения, называет свой ансамбль рок-театром. Алексей Козлов, игравший джаз еще до рождения Шумоваг обратился к року и организовал прославленный ныне «Арсенал», когда ему стукнуло сорок. Где же, скажите на милость, проходит возрастная граница? О современности чему идет речь?
Эпидемия рок-н-ролла вспыхнула в 1955 году (хотя вирус обнаружился на десять лет раньше) и затем прокатывалась по миру многими волнами, каждый раз заражая подростковый контингент новым штаммом. У поклонников Элвиса Пресли давно выросли дети, отвергающие «Пинк Флойд», но восторгающиеся Элвисом Костелло. А тут еще диско, которому рок стал в популярности уступать и потому принялся обзывать его всякими нехорошими словами — точь-в-точь как когда-то и по тем же мотивам джазмены поносили рокеров, а еще раньше салонные музыканты — джазовых...
Что же получается?
Некогда напористо-агрессивный и, казалось, несокрушимо победоносный рок вынужден сегодня все чаще уходить в оборону: отстаивать свою «подлинность» перед всяческими имитаторами и «загрязнителями» его первоначальной «чистоты и незамутненности». Мне довелось быть свидетелем жаркого спора между Алексеем Козловым и моим коллегой Артемом Троицким, утверждавшим, что «настоящий» рок так же отличается от джаз-рока и фьюжн, как джазовый импровизатор-творец— от повторяющего его партию эстрадного исполнителя. Вероятно, у Артема были основания разграничивать эти жанры по каким-то существенным для него признакам, хотя лично я не стал бы формулировать их в таких сильных терминах.
Знаменательный штрих: когда рок был молод, никого не волновало, «настоящий» он или «поддельный», «авторский» или «заимствованный». Тот же Элвис Пресли, заразивший некогда рок-н-роллом весь мир, не исполнял почти ни одной своей вещи — все его коронные номера сочинили до него, и пели и записали на пластинки другие музыканты. А о какой-либо «чистоте» здесь и упоминать смешно, потому что рок уже по происхождению своему гибрид, помесь от кантри и ритм-энд-блюза, тоже отнюдь не блещущих «чистотой кровей»...
Даже рок «новой волны» и тот, по словам Троицкого, немало взял от того же диско. Кстати, все знают, сколь легко — куда легче, чем в диско-музыке, требующей все-таки известной квалификации и профессионализма, — подделаться в роке под кого и подо что угодно и спекулировать на этом без удержу...
Все решают, конечно, индивидуальные таланты н умение объединить их в столь же талантливые коллективы, но нужны также и верные творческие ориентиры. Не думаю, что следует раз и навсегда ограничивать функции рока танцами и созданием «хорошего настроения». От него, я уверен, можно ожидать и чего-то гораздо большего. Кто знает, как поведет себя рок в будущем и что с ним произойдет в XXI веке? Не исключено, что и «Битлз» причислят к «классике», будут проходить их в музыкальных школах. Ну, а покамест главной, с моей точки зрения, слабостью рок-музыки в целом была и остается шаткость его идейно-художественной позиции и отсутствие четких эстетических идеалов и критериев. Например, это упорное противопоставление себя всей остальной музыке. Иногда кажется, что рок все еще дико озирается, топорщится и огрызается, как впервые вырвавшийся из-под родительской опеки мальчишка: «Пустите, не троньте, отстаньте, я сам!». И начинает все сам от нуля придумывать, чтобы вскоре убедиться, что это бог весть когда открыто. Так не лучше ли сперва оглянуться и сообразить, что, кроме тебя самого, есть и были другие, тоже на что-то способные, и что если уж придумывать, так уж действительно небывалое, а не давным-давно пройденное? Иначе какое-то беличье колесо получается и реального движения нет, только видимость обновления. Разумеется, сегодняшний рок живет не совсем тем же, чем 20 или даже 10 лет назад. Когда-то рок разразился ударом грома — сперва не электронного, а эстетического; децибельно-оглушительным он становился как раз по мере того, как утрачивал исходный эмоциональный заряд. Кроме того, новорожденный рок-н-ролл был довольно косноязычен, там и слов-то почти не было, одно только «ма-ни-хани, тутти-фрутти, авам-бап-алуба-алуп-бам-бум». Потом научился говорить и сразу взялся за очень серьезное, быть может, слишком серьезное для него, содержание — и ударился в выспренность? если не в ходульность. Теперь, похоже, с «новой волной» намечается поворот к большей простоте и самокритичности.
И все-таки трудно отделаться от ощущения, что рок — будь то преслиевский, или лед-зеплиновский, или полисный — это действительно подросток, который почему-то застрял на пороге созревания и вот уже четверть века никак не решит: становиться взрослым или еще погодить? Взрослеть — значит брать на себя обязанности и ответственность; одной энергией — ритмом тут не обойдешься. Продолжать резвиться и упиваться самим собой уже прискучило, да и годы-то все-таки идут, вот уже и ностальгия подкатывает: как, мол, раньше-то было хорошо... Зрелый человек слышит музыку своего детства как часть более широкого опыта, он от нее не отказывается, не перестает любить, но на Пьедестал уже не возносит. Инфантильный же тип на ней зацикливается и сам себе закрывает возможность дальнейшего роста. Бывают также стареющие "пижоны, которые все хорохорятся, стараясь убедить себя и окружающих, что они еще — ого-го! По-моему, ситуация сегодняшней джаз-рок-диско-музыки демонстрирует нам все три варианта, и надо бы научиться яснее их различать — тогда и критика будет обоснованней и оценки более продуманные. Спору нет, начало всему — чувство ритма. Но невредно также и улавливать в ритме смысл, конечно, при условии, что он туда вложен, — не правда ли?

---

ИМЕНА И ТЕРМИНЫ

АЛЬФА-РИТМ — один из электроритмов человеческого мозга, частотой около десяти периодов в секунду. Яркие вспышки света с той же частотой вызывают головокружение.
ГАРБАРЕК ЯН — норвежский тенор-саксофонист, виртуозный импровизатор, представитель экспериментально-авангардного джаза, смыкающегося с современной камерной музыкой.
ДРАЙВ — мощный ритмический посыл, вкладываемый джазовым инструменталистом или певцом в исполняемую музыку.
КОСТЕЛЛО ЭЛВИС — английский рок-музыкант с острыми, язвительными песенками в духе «новой волны». Считается лучшим рок-поэтом со времен Боба Дилана.
«ЛЕД ЗЕПЛИН» — английский квартет, ведущий представитель направления «хард-рок» («тяжелый рок»), во многом определивший звучание большинства рок-групп семидесятых годов.
«НОВАЯ ВОЛНА» — течение, доминирующее в современной рок-музыке, для которого характерны подчеркнутая ритмичность, относительная строгость выразительных средств, конкретность и лаконизм текстов. В духе «новой волны» играют и московский «Центр» и ленинградский «Аквариум».
«ПИНК ФЛОЙД» — английский квартет, наиболее популярный представитель симфо-рока, тяготеющий к формам оратории сюиты, рок-оперы и к экспериментам с электронной музыкой.
«ПОЛИС» — английское трио «новой волны», синтезировало элементы рока и рэггей — фольклора Ямайки. Их прозрачное лаконичное звучание стало одним из эталонов рока восьмидесятых в противовес звуковой перенасыщенности хард- и симфо-рока.
РИТМ-ЭНД-БЛЮЗ — жанр негритянской вокально-инструментальной музыки, сочетающей форму блюза с энергичным драйвом, повышенной звучностью, танцевальным ритмом и несложной импровизацией саксофона или электрогитары. Первоначальный рок-н-ролл буквально копировал ритм-энд-блюз.
«РОЛЛИНГ СТОУНЗ» — одна из первых популярных и по сей день английских рок-групп с откровенно «уличным», задиристым темпераментом, противостоявшая «Битлз».
«САНТАНА» — ансамбль, руководитель которого гитарист Карлос Сантана является основоположником «латинского рока» — темпераментной, но мягкой музыки с элементами мексиканского фольклора.
СОУЛ — жанр экстатической негритянской музыки, восходящей к духовным песнопениям госпелз и спиричуэле. Оказал очень большое влияние на становление стиля «диско».
ФАНК или ФАНКИ — особо острое исполнение ритм-энд-блюза в джазе с усиленным подчеркиванием «горячих» ритмических оборотов, «взрывных» интонаций, насыщенных тембров специально «загрязненных» нот.
ФЬЮЖН — музыкальное течение, возникшее на рубеже 60-х и 70-х годов из сплава элементов импровизационного джаза, инструментального рока, музыки соул и латиноамериканской ритмики. Основоположники фьюжн — знаменитый негритянский джазовый трубач Майлз ДЭЙВИС и члены его ансамбля — пианист Джо ЗАВИНУЛ (по происхождению австриец) и британский гитарист Джон МАК-ЛОХЛИН. Двое последних организовали затем собственные ансамбли; ЗАВИНУЛ — джаз-рок-группу «УЭЗЕР РИПОРТ», в основе своей ориентированную на ритм-энд-блюз, а МАК-ЛОХЛИН - «ОРКЕСТР МАХАВИШНУ», в котором проявилось сильное влияние традиционной музыки Индии. Их сегодняшние последователи — молодые американские музыканты Марк КОЛБИ, Том СКОТТ, Гровер ВАШИНГТОН и Джей БЕКЕНСТАЙН, руководитель ансамбля «СП И РО-ДЖИРА».

¹ Ответы В. Киселева записал ленинградский журналист М. Садчиков.

Рок-разговор. Продолжение.