ПРОЩАЙ ОРУЖИЕ!
Представлять Фила Коллинза нашим читателям нет необходимости: англичанин, чья стремительная карьера соизмерима разве что с фантастическим взлетом Элвиса Пресли двадцатью годами раньше, известен всему миру. Известен не только как талантливый мелодист, сильнейший барабанщик и обладатель одного из самых романтических голосов в рок-музыке - славен Фил Коллинз и своими едкими замечаниями в адрес коллег, и не как самый верный муж, а совсем недавно весь мир узнал Коллинза и как человека, который вот так запросто может перечеркнуть свое прошлое - при этом прошлое весьма и весьма заслуженное - и начать жизнь, фактически, с чистой страницы. А для этого, согласитесь, требуется немалое мужество. И сегодня маэстро барабанных палочек рассказывает о том, что «ЖИТЬ ЗАВТРАШНИМ ДНЕМ ВСЕГДА ИНТЕРЕСНЕЕ, ЧЕМ ВЧЕРАШНИМ».

«Наверное, у меня просто обманчивая внешность: лет пятнадцать назад все видели во мне простодушного парня, которым удобно вертеть во все стороны. Сегодня, как мне кажется, окружающие считают меня кем-то вроде в свое удовольствие пожившего-попившего дедушки, который готов дни и ночи напролет валяться на диване и вспоминать славные деньки. Нет ничего более далекого от истины, чем такой вот карикатурный образ!
Когда группа моей молодости Genesis оказалась в 1975 году на грани развала, некоторые администраторы и менеджеры попытались «вертеть» мною, как, впрочем, пробовали «приладить» меня под свои представления о музыке и мои уважаемые коллеги по группе — знаете, чем все закончилось? Несмотря на все их попытки, Genesis стала легендарной рок-группой, какой никогда не была и ни за что не стала бы, не будь я человеком жестким и где-то даже безжалостным. Прежде всего к самому себе — такие требования, какие я предъявляю к господину Филу Коллинзу, даже не в состоянии представить себе ни один музыкант, ни один продюсер. И дело вовсе не в том, что мне нравится испытывать себя на износ или выяснять, до какого предела я могу доковылять и выжить, — все немного проще и одновременно сложнее. Во все времена, даже когда я начинал в шестидесятые годы как киноактер, мне казалось, что нет ничего более страшного для человека творческого, как примириться и согласиться со своим успехом данного момента.
Пусть даже этот успех будет фантастический и по всем меркам невероятный. Как только ты принял успех и славу как нечто должное, ты погиб.
Поэтому, если хочешь действительно сделать что-то стоящее, что-то, за что не будет стыдно спустя многие годы, забудь про славу, забудь про успех. Тем более что наши слава и успех — очень призрачные. Успех рок-музыканта и успех физика-атомщика — согласитесь, эти понятия сравнению не подлежат! Да, один написал песню, которая, может быть, сделает одного-двух человек лучше, а другой придумал что-то такое, которое как жахнет, и вообще никого не надо будет делать лучше. Никого не останется.
Лично мне забыть о днях призрачной славы в Genesis было очень просто — еще во времена этой группы я часто играл с самыми разными музыкантами, и я никогда не говорил себе: «Вот он я, Фил Коллинз из Genesis, играю с Эриком Клэптоном или Стингом». Никогда! Если бы с мыслью о таком своем беспримерном величии я уселся бы за ударную установку или подошел к микрофону, ничего хорошего из этого не вышло бы. Вообще, я считаю, что все по-настоящему большие музыканты становятся таковыми только потому, что могут забыть о всех своих величайших свершениях и работать так, словно в прошлом у них ничего не было. Один из таких музыкантов, человек величайшего таланта и, я бы сказал, гениальный человек — мой кумир — Пол Маккартни. Вспомните, когда распались The Beatles, он не стал ныть и требовать, чтобы все помнили его как автора «Yesterday» — по-моему, он первый забыл, что написал эту песню, и вместо нее написал еще пару сотен. Вот это, я понимаю, талант, но это еще и мужество! Или старик Фрэнк Синатра, который в свои восемьдесят с лишним лет все еще время от времени выходит на сцену — в таком возрасте до горшка не каждый самостоятельно дойдет, а что бы еще и петь... И как петь!
Никто не переубедит меня, что все эти талантливые люди пользуются таким уважением в нашем кругу из-за того, что сделали нечто грандиозное, кто двадцать, кто тридцать, а кто пятьдесят лет назад. В нашем узком мирке музыкантов и паяцев никто не помнит твоих вчерашних достижений, никто не узнает тебя завтра, если ты завтра не споешь, не напишешь или не сыграешь что-то такое, что будет достойно завтрашнего дня. А чтобы оказаться способным на такое, надо забыть про вчера. И про то, каким восхитительным ты был там, вчера. Что я и сделал, расставшись наконец с Genesis, — как и что будет дальше, я не знаю, но знаю точно, что если я, Фил Коллинз, хочу соответствовать своим представлениям о том, каким должен быть Фил Коллинз, и, кстати, соответствовать тем требованиям, которые ко мне предъявляют мои поклонники, я должен начать играть совсем другую музыку. И так засиделся в этом сиропе под названием Genesis. Совершенно верно, я лично этот сироп заваривал, но я же и первый понял, что лично я пить его больше не могу. Теперь я пытаюсь играть джаз. Говорят, получается. Завтра буду делать что-то другое. Может, займусь выращиванием волос на своей лысой голове...»

Умным мыслям Фила КОЛЛИНЗА внимала Ксения ПОЛИНА.