ПУБЛИКАЦИИ о группе «АРАКС».

Вадим Голутвин, гитарист, продюсер и композитор легендарной хард-роковой группы семидесятых «Аракс» отказался от интервью:
— Поговорите с Анатолием Алешиным.
— Но его столько лет не было в стране...
— Он уже три года здесь и знает все, что с нами было. Он в курсе всех дел «Аракса».
Вокалист «Аракса» Анатолий Алешин тут же меня успокоил: «Вадим в студии звукозаписи сейчас все время сидит. У него просто катастрофически нет времени».
— Как вы начинали свою вокальную карьеру?
— Я пришел в АРАКС из ВЕСЕЛЫХ РЕБЯТ в семьдесят девятом году. А в ВЕСЕЛЫЕ РЕБЯТА — просто с улицы.
- Вас что, выгнали родители?
— Мне уже было около двадцати лет. Меня в группу привел Саша Буйнов. У нас была общая роковая тусовка московская. Он играл в СКОМОРОХАХ, я играл в другой группе. Мы все друг друга знали. И как-то так получилось, что все оказались в один период в ВЕСЕЛЫХ РЕБЯТАХ. Там вообще переработала масса народа, столько людей, что всех не перечислишь. Наиболее знаменитые — Градский Саша, Алла Пугачева, Леша Глызин, Слава Малежик, Александр Барыкин, Саша Буйное. Вот Саша Буйнов меня туда и перетащил. А пение для меня — увлечение, ставшее профессией.
— Двадцать лет назад, незадолго по роспуска АРАКСА. вы выступали в Тульском цирке. События тех концертов — лишнее подтверждение бурного нрава АРАКСА?
— Да, в общем, да. Молодость, она всегда сопровождается излишествами. Тула помнит нас хорошо.
— А вы ХОРОШО ли помните Тулу?
— Да, я тоже хорошо помню. Это был такой очень яркий момент. Даже один концерт сорвался... (долго заливисто смеется). По моей вине, кстати.
— Сейчас нечто подобное могло бы произойти?
— Не-е-т. Я думаю, что в молодости иногда просто не соразмеряешь свои возможности и попадаешь в такую ситуацию. А если это случается в возрасте, значит, это уже алкоголизм. А я не алкоголик.
— Ну не за это же вас указом чиновников Министерства КУЛЬТУРЫ в 1982 году расформировали, выдав Фактически волчий билет на дальнейшую работу? АРАКС же был группой весьма безобидной для чиновничества и устоев страны. Так за что же?
— Стечение обстоятельств неудачное: нашего администратора привлекли к уголовной ответственности по подозрению в растрате государственных средств в особо крупных размерах. Ему инкриминировали организацию левых концертов, со складыванием денег за них в собственный карман. Группу попытались обвинить в сговоре с ним. Чиновник Управления культуры, на тот момент Анатолий Баев такой был, решил прикрыть свою задницу и издал приказ в одночасье разогнать нас. Типа все, нет таких людей. Не работают они у нас в филармонии. А если кто-то там привлечен к уголовной ответственности за пределами филармонии, так это к нам не имеет отношения. Поскольку этот приказ был разослан во все филармонии, то нас просто не брали на работу. А неофициально работать при режиме коммунистическом было невозможно. Это бы расценивалось как вызов власти и нарушение Уголовного кодекса и каралось сроком лишения свободы. В частности, Леша Романов, лидер ВОСКРЕСЕНИЯ, отсидел полтора-два года за несанкционированную финансовую деятельность. За то, что работал левые концерты.
— Насколько я помню. Лешу буквально сдали люди, близкие к группе.
— Нет-нет-нет. Когда приехал ОБХСС и арестовал аппаратуру, все музыканты пошли в несознанку, мы, типа, без денег работали, а он сказал: «Да, я получал деньги. А почему я не должен получать деньги за свою работу?» Он просто как идейный противник существующего режима пострадал. Он же поэт, а поэты — идеалисты. Что касается «Аракса» в этой ситуации, мы пытались устроиться на работу, но нас нигде не брали. Помучились пару лет и плюнули. А узнать о приказе было очень обидно. Но с другой стороны, мы были настолько измучены гастрольной работой в течение двух лет, что даже вздохнули с облегчением — наконец-то это кончилось. Система гастрольной работы была настолько потогонная, что весь сок выжимала из человека. Странное ощущение. А остановить это было невозможно. Мы пытались сказать, что нам надо время, чтобы отдохнуть, сделать новую программу концертную, заняться записью. Нас запрягали снова и снова. У нас было по три концерта в день, ни на что больше времени и сил не оставалось.
— Семьи музыкантов, наверное, разваливались со страшной скоростью?
— Да, конечно. Если и не распадались, то очень многие были на грани распада. А как вы знаете, очень многие музыканты неоднократно женаты. Это недостаток профессии. Мне повезло. Я сумел сохранить семью. У меня сын уже взрослый. Жена Лариса моя, к счастью, не музыкант, она домохозяйка.
— Хранительница очага.
— Когда в одной семье два человека заняты своими карьерами, и эти карьеры — разные профессионально, то это неминуемо ведет к распаду семьи. У нас был общий интерес — семья.
— Вы всегда бежали в семью? Или чаше из семьи в работу?
— Всегда ли я бежал в семью? Хороший вопрос. Музыканта трудно очень приручить. Но, видно, в этой ситуации или чувство ответственности или генетика какая-то сработала. Я думаю, что это взаимное стремление, центростремительная сила. Наверное, то же было и у жены.
— Как вы относитесь к такому монстру нашего времени, как "Наше радио"?
— Мне кажется, что это довольно мощный орган воздействия для формирования общественного мнения и вкуса молодежи. И, конечно, его создатели пытаются помогать развиваться национальному року. Я отношусь к другому поколению, воспитывался на другой музыке и могу оценить по достоинству работу современных ведущих роковых групп, но это немножко вне моей эстетической системы.
— Может зазвучать «Аракс» на «Нашем радио»?
— Это исключено.
— ВОПРОС денег?
— Нет. «Аракс» был до российского рока. Он был как раз на перепутье. Так же как и группа КРУИЗ. Русский рок начался с ленинградского направления, свердловского. Это совершенно особая ветвь. С одной стороны, я знаю совершенно точно, что эти люди слушают западную музыку, но с другой, получается, что на результате их творчества это никак не сказывается. Их музыка самобытная и российская по истокам своим. Хотя одним глазом они косят на Запад, и элементы той музыки встречаются в их произведениях. Но мелодика и органика совершенно другая, чуждая западному року. «Аракс» — вторичен по музыке. Исполнительский уровень был очень высоким на тот период времени, и энергетика была сильная. И, конечно, по тому времени, новаторские вещи — лазерное шоу, пиротехника, свет, громкая музыка, непривычные приемы аранжировки — сильно, просто неотразимо воздействовали на публику. Концерты проходили во всех городах с оглушительным успехом.
— Во время запрета на вас как раз был организован Ленинградский Рок-клуб, живший не совсем по законам совка. Казалось бы. вам прямая дорога — уйти туда.
— В то время как раз появились магнитофонные альбомы АКВАРИУМА, ЗООПАРКА. Мы же были как звезды в течение трех лет. Возвращаться в подполье уже психологически было тяжело. Есть и еще один момент. Все-таки ленинградский и свердловский и даже частично московский рок — они выросли из авторской песни. Это направление зародилось среди интеллигенции в шестидесятых-семидесятых годах в самодеятельной песне. Когда я услышал магнитофонный альбом АКВАРИУМА, я был поражен. Это ни в коей степени не напоминало рок вообще. То, что они организовывались под крышей Ленинградского Рок-клуба — это просто была такая социальная ячейка, обеспечивающая музыкантам хоть какую-то защищенность. А по сути своей, никаким роком это не было. Это был такой студенческий капустник. «Мочалкин блюз» — все это просто стебок. Слишком серьезно относились к року в Москве. Мы считали, что рок — это то, что делает DEEP PURPLE, LED ZEPPELIN. Для нас музыка была первична. А для них первично слово. Как это и было в клубе самодеятельной песни. На трех аккордах играл весь клуб. И все песни были, как одна длинная песня. Пела Долина Вероника, после этого выходил Ким пел. Разница была только в том, что в первом случае женский голос, во втором — мужской. Песня была одна и та же практически, только слова чередовались в разном порядке. И рок-клубовское творчество именно это мне напоминало.
— вы уехали в США после разгона «Араксa». Это достаточно важный отрезок вашей жизни?
— Да. Довольно важный. Поскольку я не был рокером в широком смысле слова, таким, как Башлачев, как тот же Гребенщиков...
— И УЖ. конечно, таким как Константин Евгеньевич Кинчев...
— Да, да, да. А кстати, это не самый не близкий мне по творчеству человек. Он близок больше всех к попсовому московскому року.
— В конце концов. он же москвич.
— Ах, вот в чем дело! Я думаю, почему же такие знакомые перепевки? Я даже не знал, что он москвич. Так вот откуда в нем дух буржуазный московский. Старопоместный такой. Так вот, рокером я не был, не музыка руководила моей жизнью, а жизнь руководила моей музыкой. Устав от борьбы с чиновниками, попытавшись перековаться в попсу, поработав над сольными проектами, я захотел новых ощущений и в этот момент получил предложение из Нью-Йорка поработать в ночном клубе. Так я и поехал.
— Пели в эмигрантских клубах?
— Одиннадцать лет.
— А потом начали выходить в тираж и вернулись в Россию?
— Это можно было там делать до пенсии. Рутина. Захотелось свежих ветров. Как бы это объяснить? Вот в вашем представлении, какое блюдо очень вкусное? Шоколад?
— Жареный карп.
— Если вас жареным карпом днем и ночью кормить?
— Это садизм.
— Вот и Америка... Сначала такое возбуждение радостное, потом привычка, потом равнодушие, потом уже началось раздражение. А для творческого человека естественны поиски новых мест. Видно, я еще не такой, как вы говорите, вышедший в тираж. А сюда я приехал, даже не зная, чем буду заниматься.
— Лариса вас безоговорочно поддержала?
— О-о-й, нет (тяжелый вздох). Борюсь с женой до сих пор. Она здесь со мной борется. Тянет меня назад. У нас и сын в Нью-Йорке. А я тяну ее вперед.
— А вы уверены, что это «вперед»?
— Вопрос спорный. Вообще какое-то время я в непонятке пребывал. Надо было определиться, почувствовать дух музыкальный, которым сегодня дышит нация. А дышит она сегодня сами знаете чем: РУКИ ВВЕРХ, ТАТУ, ГЛЮКОЗА, ВИАГРА. Тоже очень странная ситуация какая-то. Но мне нравится.
— Нравится, что именно этим дышит нация?
— Мне нравится состояние творческого поиска постоянное. Найти себя во всем этом интересно. Задача со многими неизвестными.
— Ваши ощущения от первого после двадцатилетнего перерыва концерта?
— О, такое возбуждение было! Мы работали на какой-то весенней акции. Большая площадка в Подмосковье, много аппаратуры. Пришли многие из друзей, знакомых еще двадцатилетней давности. Все пришли посмотреть. Это было такое теплое состояние. Сейчас каждый концерт желанен, и все они наперечет.
— У вас есть свои сольные проекты?
— Сольный альбом выпускаю. Иногда прошу помочь своих араксовских ребят, иногда сессионных музыкантов приглашаю. Я никогда не писал свою музыку. Все, чем я занимаюсь, — это аранжировкой и исполнительством. В сольном проекте в этой же ипостаси нахожусь. «Аракс» был ярок именно в этом. Сегодня получается, что на рок-сцене выживает только тот, кто пишет оригинальный материал. В этом сложность возвращения «Араксa». «Аракс» в принципе никогда не писал свой материал.
— Волна ностальгии, случившаяся в России и востребовавшая множество ВИА семидесятых, поддерживает вас сильно. Мне кажется, если вы начнете писать свою музыку и тексты, вы окажетесь невостребованными... Это будет большое удивление для публики и вряд ли приятное.
— Конечно, нас хотят слышать такими же, как раньше. Если, допустим, окажется, что мы внутри другие... Просто мы считали, лучше петь чужие песни, но хорошие. Я сейчас плотно работаю с Сергеем Трофимом.
— Модное шансонное направление, привлекающее даже рокеров. желающих кушать?
— Нет, не в шансонном виде я его представляю. Его пластинка с Сашей Ивановым из РОНДО, она совсем не шансонная. А там все ведущие песни были написаны Трофимом. Очень сильное роковое видение у него. Шансон — в его голосе, в манере. Он таким родился как исполнитель. А многие песни имеют роковый характер.
— Долгое ли будущее у «Араксa»?
— Ну, какое оно может быть долгое у людей нашего возраста? (Смеется). Пример долголетия — Иосиф Кобзон. Четыре дня назад был концерт в Театре эстрады битловский. Посиделки такие, посвященные дню рождения Джона Леннона. И кто бы вы думали выступал на этом концерте?
— Задачка без неизвестных. Иосиф Кобзон.
— Пел песню «Hey Dgut». В его привычной манере, густым баритоном: «Не-е-у Dgu-u-t». А у него еще такой акцент хороший русский. Это пример не только политического долголетия. Это пример выживания при разных политических системах.
— Каким вы видите последний день «Араксa». последний концерт?
— Последний концерт? То, что мы собрались, приятно нам всем. Но я не думаю, что нам надо ждать с таким трепетом последнего концерта. Если нам удастся сделать событием возвращение АРАКСА, тогда можно будет сделать событием и уход. А если не удастся... То все пройдет незаметным, как посиделки. Тогда «Аракс» останется ретропроектом.

Олеся СТЕПАНОВА

30 октября группа АРАКС в 19.00 выступит в ДКТОЗ.