Казалось, что Джон Леннон, самый известный среди членов «Битлз», составлял вместе с Йоко Оно примерную супружескую пару до того самого момента, когда в него выстрелили на одной из улиц Нью-Йорка. Молодая китаянка Мэй Панг опубликовала в Соединенных Штатах книгу «Loving John», опровергающую эту легенду. Ей, секретарю в доме Леннона, Йоко предложила стать любовницей Джона в ее отсутствие. Между певцом и молодой женщиной возникла странная, одновременно нежная и неистовая страсть. Мэй Панг ничего не забыла из этой волнующей истории. Сегодня она рассказывает о ней нам.

«Я хочу, чтобы Джон был с подходящей для него девочкой,— сказала мне Йоко. — Это будет здорово»
— Мэй, я могу с тобой поговорить? Босоногая, в длинном фланелевом пеньюаре, с очень бледным лицом, обрамленным черными волосами, Йоко напоминала в это утро маленького ребенка, которому причинили боль.
Она села напротив меня и закурила. Я, сидя за своим письменным столом на седьмом этаже высотного здания «Дакота», взяла блокнот и приготовилась писать. Но Йоко остановила меня.
— Послушай, Мэй. Мы с Джоном больше не можем быть вместе. Я чувствую, как мы удаляемся друг от друга.
Йоко редко была откровенной. Я смотрела на нее, не скрывая удивления. С некоторых пор мне доводилось слышать, что Йоко и Джон собираются пройти курс сексуальной терапии у знаменитых сексологов Мастерса и Джонсона. Быть может, у них были проблемы... Я знала также, что последние пятнадцать дней Джон и Йоко ни разу не оставались вместе в комнате и почти не разговаривали между собой. Я не придавала этому большого значения, ибо все это происходило на пятом году их семейной жизни, временами вовсе небезоблачной.
Как всегда лихорадочно куря, Йоко продолжала: «Без сомнения, Джон хотел бы спать и с другими женщинами. Кто знает, кого он может повстречать». Затем она подарила мне свою самую обворожительную улыбку: «Мэй, я знаю, что Джон тебя очень любит. Ты безумно ему нравишься». Я не поверила своим ушам. Неужели она думает, что это из-за меня ее отношения с Джоном осложнились? И я запротестовала: «Я? О нет, Йоко, этого не может быть».
Йоко поспешила успокоить меня: «Не беспокойся, Мэй. Ты нравишься Джону, я знаю. Если он попросит сопровождать его, согласись». Затем она посмотрела мне прямо в глаза. «Ты должна сделать это, ты должна согласиться. Тебе 22 года, у тебя нет мужчины. Я знаю, что ты много работаешь и что у тебя нет времени на флирт. А здесь все уже устроено. Бери Джона».
Я не отвечала, мысленно спрашивая себя, что скрыто за этим предложением.
— Ты не любишь Джона? — спросила Йоко.
— Разумеется, люблю.
— Он тебе не нравится?
Этого я не могла утверждать.
«Ну так вот, я предпочитаю, чтобы Джон был с какой-нибудь хорошенькой девочкой. Девочкой, которая подходила бы ему. Если бы ты была на моем месте, то поступила бы так же, как я. Он будет счастлив. И это будет здорово».
— Я не могу, Йоко...
Йоко не слушала меня. План уже был ею составлен, и она развила свою идею: «Все начнется сегодня вечером, когда вы пойдете в студию звукозаписи. Не волнуйся ни о чем. Я все устрою».
Для нее эта беседа была безусловно деловой. Йоко всегда говорила только о делах. Джон же по этому поводу заметил: «Если она захочет, чтобы ты возвел за одну ночь небоскреб, она этого добьется. По крайней мере, она скажет тебе: «Начинай работать». Вот и все».
Что меня тогда шокировало, так это ее холодность. Способ, при помощи которого она освобождалась от своего мужа, человека, которого любило и уважало столько людей. Я не хотела осложнять отношения с Джоном и Йоко. Я дорожила своей работой, я обожала ее. Я почувствовала себя пойманной в ловушку и заплакала.
На следующий день Джон вошел в мой рабочий кабинет и сказал: «Идем в студию» ,— что само по себе не было необычным. Во время записи у меня была куча дел за кулисами. Перед лифтом Джон взял меня за руку. Когда двери лифта закрылись, он приблизил свои губы к моим, сжимая мою голову в своих руках, и насильно поцеловал.
Вo время записи Джок не занимался ничем, кроме музыки, но в конце сеанса он сел рядом со мной к произнес: «Сегодня вечером мы вернемся вместе». (Обычно машина довозила его до дома и только затем я возвращалась на ней к себе).
«Я хочу остаться с тобой, не упрямься». Он сжал мне руку и потянул к себе. Я отстранилась: «Нет, Джон». Хотя я уже была готова уступить, мне не хотелось выполнять указания Йоко. Я находила Джона обольстительным: мне нравилось его остроумие, его нежность, его интеллект. Его глаза, похожие на лесные орехи, его патрицианский нос казались мне очень красивыми.
На следующий день Джон повторил свое предложение. Я снова отказалась. На третий вечер Джон отпустил шофера, и мы взяли такси. «Сначала поедем к тебе», — сказал он. И когда мы оказались у моего подъезда, добавил: «Я поднимусь вместе с тобой!»
— Послушай, Джон. Йоко вбила тебе в голову всякий вздор... Он перебил меня: «Йоко не имеет ничего общего с тем, что творится в моей голове. Я иду к тебе, потому что этого хочу. Просто Йоко очень умна. Она почувствовала, что между тобой и мной что-то есть. Это правда, ты мне очень нравишься. И потом, я говорил о тебе во сне».
Войдя в квартиру, я заревела. Всю эту жуткую неделю я была на грани истерики. Джои сел на пол, поджав под себя ноги, и усадил меня рядом. Он взял меня за руки, дрожа: «Я боюсь как и ты, Мэй». Я посмотрела на него с недоверием. Джон показал мне царапину на шее, которую я раньше не замечала. «Гляди, — сказал Джон. — Я был в ванной, когда Йоко сообщила мне, что все уладила. Я не совсем понял, что она хотела этим сказать. Но когда она пояснила свою мысль, я так поразился, что даже порезался от испуга».

«3акрой глаза. Думай о себе и о том, что кажется приятным»,—шептал мне Джон
Джон осторожно обнял меня и нежно поцеловал. Я почувствовала себя неопытной и неловкой. Я не понимала, почему он выбрал именно меня, и была уверена, что разочарую его. Он догадался, почему я грущу, и ласково заговорил: «Все говорят, что ты красивая. О твоих миндалевидных глазах, о твоей нежной коже. Расслабься и будь сама собой. Ты мне нравишься. Ты мне нравишься уже давно»...
Некоторое время спустя мы неподвижно лежали рядом, а затем закурили. В тот момент до меня наконец дошла ситуация, в которую я попала. Я лежала в постели рядом с Джоном Ленноном: он был мужем Йоко Оно. Я была их служащая. Я разразилась слезами, я всхлипывала: «Прошу тебя, Джон, возвращайся к себе. Я хочу, чтобы ты ушел отсюда».
Джон зажег свет, оделся. Инстинктивно я подумала о своей работе: «Подожди, я вызову тебе такси». Он рассмеялся. «До завтра», — сказал Джон, подмигнув мне, и исчез.
Мне казалось, что Йоко не смогла предусмотреть ни мою реакцию, ни реакцию Джона. Она явно не боялась, что, влюбившись в Джона и будучи любима им, я выйду из-под ее контроля. Но что должна была испытывать я, видя их живущими вместе в «Дакоте»?
Все эти мысли переполняли меня. Однако следующий день был вполне банальным. Джон приходил и уходил, но не делал никаких намеков на предыдущую ночь, ну а я тем более. Вечером мы пошли в студию звукозаписи. Сеанс был достаточно долгим, но когда он закончился, Джон сказал мне: «Едем».
Как только мы приехали ко мне, мы сразу же начали заниматься любовью.
«Закрой глаза и отдайся во власть своих ощущений, — сказал мне Джон.
— Думай о себе и том, что тебе кажется приятным».
Он целовал мои ноги. Он хотел возбудить меня до сумасшествия. Никогда ни один мужчина не вел себя так со мной. Джон получал удовольствие от того, что доставлял его мне. В ту ночь я поняла, насколько я его возбуждаю. Каждый раз, когда я прикасалась к нему, он стонал от удовольствия. Из нас образовался фантастический сексуальный сплав, и я была очень счастлива.
Потом Джон резко поднялся: «Я хочу принять душ, — сказал он. — Вчера вечером Йоко спросила меня: «Ты был с Мэй, не правда ли?». Она почувствовала запах твоих духов. Я не хочу, чтобы она переживала из-за этого каждый раз».
Это показалось мне настолько противоречивым! В конце концов, ведь Йоко сама втянула Джона в эту авантюру.
Позже Джон пытался объяснить свое беспокойство несколько иначе: «Йоко хотелось, чтобы я развлекся: веселился, занимался любовью. Но не больше. Если она узнает, что я к тебе испытываю что-нибудь серьезное, то будет страдать. А мне бы не хотелось делать ей ничего плохого». Он посмотрел на меня в надежде, что я его пойму. Впрочем, у меня и не было ни малейшего намерения демонстрировать свои чувства к Джону перед его женой.
«Можешь абсолютно за меня не беспокоиться, — ответила я Джону. — Мне и так не по себе. Компрометировать нас я не буду». И я продолжала ходить каждое утро на работу, ничего не меняя в своем поведении. Йоко по-прежнему составляла для меня длинные списки дел и звонков. Иногда она отправляла меня в китайский городок, чтобы купить пучок ее любимых специй, а Джону — его любимый шоколад. Также я занималась всей корреспонденцией, вела счета. Во время записи я часами находилась в студии и следила за тем, чтобы все необходимое было под рукой.
Следующие две недели, после окончание каждого сеанса записи, мы спешили ко мне домой. Мы напоминали двух подростков, открывающих для себя страсть в первый раз. Джон знал, насколько я была неопытна, и стал для меня учителем. Он все дальше и дальше увлекал меня в сексуальные опыты. Нам казалось, что наши тела способны говорить. «Мы занимаемся любовью не только телом, но и нашим сердцем и нашей душой», — говорил Джон.
Йоко, казалось, прекрасно свыклась с этой ситуацией. Она даже сказала мне: «Вы с Джоном имеете право проводить вместе больше времени. Я уезжаю в Чикаго на конференцию феминисток, примерно на неделю. Оставайтесь одни».
В течение этих восьми дней мы были с Джоном нормальной парой: ходили в кино, в рестораны, затем возвращались ко мне. Я не решалась жить в «Дакоте». Мне казалось, что Йоко наблюдает за нами. Но Джон настаивал. Я наотрез отказалась спать в их комнате, и Джон положил матрац в гостиной.

«Невообразимо, но Йоко устроила мне счастливую жизнь»
Всю неделю Йоко звонила мне один-два раза в день. — У вас все в порядке? — спрашивала она. — Да. — Есть какие-нибудь проблемы? — Нет. — Хорошо. Затем Йоко разговаривала с Джоном. Их общение было дружеским и кратким. Казалось, что она делает все возможное для того, чтобы мы были счастливы.
Когда Йоко сообщила нам, что возвращается в Чикаго, Джон сказал мне: «Поедем в Лос-Анджелес, поживем у моего адвоката Гарольда Сейдера», Идея мне показалась прекрасной, но я внушала себе, что нужно заручиться согласием Йоко. Джон поговорил с ней по телефону, Йоко была не против. Позже я узнала, что, увидев конверт альбома «Mind Games» (свою маленькую фотографию, расположенную перед громадной фотографией Йоко), Джон был просто шокирован. «Мы удаляемся друг от друга», — заметил он тогда.
После нескольких дней, проведенных у Сейдера, мы остановились в комфортабельном доме продюсера Лу Адлера в шикарном квартале Бэль Эр. Когда мы возвращались из аэропорта на машине, я услышала, как Гарольд сказал Джону: «Ты знаешь, ты очень богатый человек. Но в настоящий момент у тебя нет ни цента на расходы. Все твои деньги вложены в Apple Disgues. Ты живешь на авансы, и тебе придется занимать наличные и тратить их с умом...»
Джон не любил занимать деньги, и я вызвалась занять 10000 долларов у «Capitol». Джон был мне благодарен. Можно быть одновременно и очень богатым, и очень бедным человеком... Я пообещала следить за нашими расходами.
На второй день нашего пребывания в Лос-Анджелесе я сказала Джону: «Нужно бы позвонить Йоко и сказать ей хотя бы, что мы хорошо долетели». Она все еще была в Чикаго. Как только она услышала Джона, то тут же переспросила номер нашего телефона. Они долго разговаривали, а затем Джон передал трубку мне: «Какая погода в Лос-Анджелесе, Мэй? Мне надо бы заняться своим осенним гардеробом». И после паузы: «Ты счастлива, Мэй? Хорошо. Джон, кажется, очень доволен. Отличный дебют. Я рада за вас. Желаю вам хорошо провести время».
Телефонные звонки Йоко стали раздаваться все чаще. Она явно не собиралась оставить нас в покое. Однажды Джон сказал, что Йоко не против того, чтобы мы проводили вечера вместе, но не желает иметь проблемы с прессой. Она узнала через «друзей», что нас неоднократно видели целующимися на публике, и просила, чтобы между нами не было физических контактов в присутствии других людей, чтобы мы ездили в разных автомобилях, не принимали у себя посетителей и чтобы даже самые близкие друзья не догадывались о нашей связи...
«Джон, — сказала я, — посмотрим правде в глаза. Йоко не хочет оставить нас в покое под предлогом того, что она должна быть в курсе всех новостей. Она хочет заставить нас постоянно думать о ней, а не друг о друге». Джон нахмурился: «Йоко очень умная женщина. Она научила меня многим вещам, и я не хочу создавать ей трудности».
Джон был сильно растерян. Он любил меня, и он любил Йоко. Но Йоко знала, как найти подходы к самой глубокой, самой трепетной части его существа. Для Джона было главным делать то, что советует Йоко, не давать повода для ее критики, защищать ее от любого недоброжелательства. Он верил ей, даже когда она критиковала меня...
В тот вечер Джон взял меня на руки, отнес в комнату и бросил на кровать. Он наклонился ко мне и разорвал мою блузку. Никогда еще ни один мужчина не срывал одежду с моего тела. Это было немного страшно и очень возбуждало. В течение всего этого времени не переставал звонить телефон, но мы не обращали на него никакого внимания. Наконец Джон поднялся и подошел к трубке. «Да, Йоко... Это так... согласен... все, что ты пожелаешь, Йоко...».
У меня было желание вырвать телефонный провод. Звонки Йоко учащались, теперь она звонила четыре, пять раз в день или целый день.
«Зачем ты ей понадобился?» — спросила я у Джона. «Она собиралась идти по магазинам, — ответил он, — и рассказывала мне, что она купила раньше». В следующий раз она позвонила Джону, чтобы сказать, что страдает и хочет покончить жизнь самоубийством. Звонила мне — поделиться сомнениями по поводу того, что я ее не люблю. Йоко давала понять Джону, что не только любезна с ним, но и контролирует его. Я ненавидела эту телефонную игру, но не знала, что делать.
Джон был погружен в подготовку альбома классиков рока «Рок-н-ролл». Мозгом всего дела должен был стать знаменитый продюсер Фил Спектор. Многие величайшие музыканты Лос-Анджелеса собирались принимать участие в его создании.

«Я буду в сопровождении какого-нибудь мужчины, — сказала по телефону Йоко, — мужчины, который меня действительно любит»
«В сопровождении кого-то, кто ее действительно любит, — повторил Джон. — Она не захотела сказать мне, кто этот человек». «Тебе это не надоело?» — спросила я Джона. «Я не хочу, чтобы она была одна. Я очень опасаюсь, что она никого не найдет... Мне очень хочется, чтобы она была счастлива».
Как раз перед тем, как отправиться на первый сеанс записи нового альбома, Джон взял плоский флакон и наполнил его водкой. Он заметил, что я наблюдаю за ним с удивлением. «Мне нужно немного успокоиться, Мэй», — пояснил Джон сокрушенно. В студии он сделал лишь один или два глотка.
Однако на следующий вечер Джон снова наполнил флакон. Во время записи он много пил. Остальные музыканты доставали из карманов собственные фляжки со спиртным. Я почувствовала, что вот-вот начнутся неприятности. Когда мы покидали студию, Джон был изрядно пьян и пошатывался. Как только мы вышли на улицу, он устремился к одному из своих друзей-музыкантов и обнял его. Тот тоже был здорово пьян, засмеялся и поцеловал Джона. Джон нанес ему удар кулаком сбоку, от которого тот покатился по земле. «Педик!» — кричал ему вслед Джон.
Я никогда не видела его таким раньше. Но я знала, что Джон, выпив, становился невменяемым, и это пугало даже Йоко.
Я приблизилась к Джону. У него были остекленевшие глаза, он не видел меня. Я поняла, что алкоголь был единственным средством, позволяющим ему превзойти подсознательное желание быть в подчинении у женщины. Было очевидным, что ни одна женщина не могла усмирить Джона, когда он был пьян. Фил Слектор и его телохранитель затолкнули Джона в машину Фила, а меня посадили в другую. Джон вопил беспрестанно: «Мэй... Йоко... Мэй... Йоко...». Когда мы приехали к себе, телохранитель Фила был в панике. «Джон сошел с ума! Он попытался разбить окна в машине, дрался, кусался, хватал нас за волосы. Я попытался его усмирить, но не смог». Джона вытащили из машины. Я подошла к нему и обняла за плечи. «Пойдем», — сказала я ему. Затем я позвонила Тони Кингу, одному из директоров фирмы «Apple», и попросила его немедленно приехать. Джон очень любил Тони и всегда его слушался.
Спектор и его телохранитель, выходя из дома, сказали мне, что им удалось усмирить Джона. Но вскоре я услышала, как Джон шумно расхаживает взад и вперед, а затем и звук разбитого стекла. «Йоко, — рычал Джон, — узкоглазая шлюха, ты хочешь избавиться от меня!». В кошмарном состоянии, покачиваясь, с пеной у рта он спускался по лестнице: «Я разделаюсь с тобой, Йоко!»
Он кинулся на меня как сумасшедший. Никогда еще мне не было так страшно. Я вырвалась и побежала прочь. Наконец подъехал Тони. «Сейчас я его успокою, — сказал он, — подождите здесь». Он нашел Джона рядом с домом. Джон оторвал большой пальмовый лист и размахивал им, словно щитом. Ослепленный светом фар, он поднял руку, чтобы прикрыть глаза. У него был вид обезумевшего ребенка, попавшего в ловушку. «Никто меня не любит, — лепетал Джон. — Всем наплевать на меня». Казалось, он на грани отчаяния.
Тони вышел из машины и осторожно приблизился к Джону, приговаривая: «Нет же, Джон, все тебя очень любят. Ты же знаешь, как тебя все любят». Джон долго смотрел на Тони, потом бросился в его объятия и заплакал горючими слезами.
Понемногу он успокоился. Тони отвел его домой. Я была настолько взволнована, что не решилась войти следом. Вскоре Тони вышел из дому и сказал мне: «Мэй, Джон тебя просит». Я вошла, В доме, принадлежавшем Лу Адлеру, Джон разбил все платиновые диски. Старинное кресло было выкинуто в окно, люстра оторвана от потолка, а спинка кровати разломана. Джон лежал на кровати с открытыми глазами. Я спросила его ласково: «Как ты себя чувствуешь?» «Я разделаюсь с этим педиком, я разделаюсь с ним», — цедил Джон сквозь зубы. Затем он уснул. Конечно, я боялась его, но легла с ним рядом, ибо любила его. Он спал спокойным, сном, я же не сомкнула глаз всю ночь.
На следующее утро он поцеловал меня, как будто бы ничего не произошло. Я приготовила кофе и вкратце рассказала ему о том, как он вел себя накануне. «Я напугал тебя, моя маленькая Мэй, но я вовсе не хотел тебя пугать. Видишь ли, алкоголь время от времени дает мне возможность разрядиться, но я не переношу его».
Затем Джон внимательно посмотрел на меня: «Я устал, Мэй. Столько людей многого ждут от меня. Но я ведь такой же человек, как и все остальные».

«Йоко изводит нас, не оставляя ни одного дня, чтобы не показать свое присутствие»
Утром позвонила Йоко. Казалось, что она немедленно узнавала обо всем, что мы делаем. «Послушай, Мэй. Я знаю, что произошло. Я говорила тебе, чтобы ты не позволяла ему пить. Ты должна заниматься Джоном. Это твоя работа. Ты должна следить за тем, чтобы у него под рукой не было ничего выпить ни в студии, ни у тебя».
Днем Йоко звонила еще несколько раз. Она хотела знать, как Джон себя чувствует, как я забочусь о нем. Она волновалась и по поводу альбома, говорила о своих коммерческих делах, которыми занималась вместо Джона.
После этого в Лос-Анджелесе мы были счастливы еще некоторое время. Мы занимались любовью по два раза в день, а иногда и чаще. Мы ездили на машине по побережью и большую часть дня проводили, прогуливаясь по пустынным пляжам. Но каждый день Йоко напоминала нам о своем существовании.
В Чикаго должно было состояться шоу Йоко. Вечером перед премьерой она позвонила Джону, чтобы рассказать ему о проблемах с прессой. Они беседовали до самой последней минуты. Йоко была уже за кулисами, и я слышала, как Джон неустанно повторяет одно и тоже: «Ты права, Йоко, ты права». Затем он передал мне трубку. Йоко еще раз напомнила о том, чтобы я не давала Джону пить. Я не знаю, что в тот вечер Йоко наговорила Джону, но его последующее поведение было для меня особенно неприятным. Он заявил мне: «Тебя интересуют только мои деньги. Знаешь ли ты, что после твоего отъезда в Лос-Анджелес Йоко прекратила платить тебе жалование? Что ты на это скажешь? Перед отъездом она посоветовала истратить на тебя не более тысячи долларов. Ты любишь деньги, ты заришься на мое состояние...».
Я не знала, что сказать в ответ. Я знала Джона. Он был сложен, он был параноиком. Я была явно не на высоте. Йоко тянула Джона к себе. Я должна была догадаться, что Йоко говорит Джону обо мне гадости, но я надеялась, что Джон ей не верит. К сожалению, он хотел во что бы то ни стало сохранить в неприкосновенности образ совершенства Йоко. Только так он чувствовал себя в безопасности. Йоко манипулировала Джоном, Джон это знал и принимал.
В эту ночь Йоко звонила каждые четыре часа. Джон смеялся. Он кричал: «Как же! Дожидайся!» и отказывался снимать трубку. Но телефон продолжал звонить. В конце концов Джон подходил к трубке и обменивался двумя-тремя словами с Йоко. Так продолжалось до самого утра.
На слеующий день я поднялась раньше Джона. Проснувшись, он спустился на кухню и сказал мне жестко: «Едем в Нью-Йорк, собирайся». Я не успела даже рта открыть, как Джон закричал: «Все кончено, кончено!» Я сделала все необходимое для отъезда и отчиталась перед Джоном. Он начал плакать, все время повторяя: «Все кончено, все кончено». И так тридцать или сорок раз подряд, не произнося больше никаких других слов.
Несколько дней мы провели в Нью-Йорке. Джон успокоился. Во время нашего возвращения в Лос-Анджелес, в самолете Джон устроил мне сцену ревности по поводу одного мальчика, который у меня был раньше. Он неожиданно схватил меня за волосы и потянул мою голову к спинке кресла, а затем достал гигиенический пакет. Его вырвало. Остальные пассажиры были невозмутимы. К нам подошла стюардесса и с улыбкой спросила меня: «Хотите что-нибудь выпить?» В этот момент мне показалось, что весь мир сошел с ума.
Апогей наступил вечером, во время премьеры выступления в кабаре комического дуэта «Братья Смотерс». К нам присоединился певец Гарри Нильсон, и вскоре они с Джоном принялись выпивать и горланить песни. В какой-то момент Джон наклонился ко мне и поцеловал. Фотографы быстро окружили нас и еще долго щелкали аппаратами.
Когда дуэт братьев Смотерс появился на сцене, Джон и Гарри продолжали петь. В кабаре начался полный хаос. Люди кричали: «Леннон, заткнись!» Они свистели и смеялись над ним. К нашему столу подошел импресарио Смотерсов и ударил Джона в плечо. Взбесившись, Джон поднялся, опрокинув стол, и внезапно множество людей принялось его дубасить.
Бармены и вышибалы, применяя силу, проникли через толпу, чтобы окружить и огородить Джона, Гарри и меня от разъяренной толпы. Они проложили нам путь до самых дверей, а затем вытолкнули нас на улицу.
Ранним утром следующего дня позвонила Йоко. Произошло то, чего она так боялась. Пресса раздула этот инцидент. Газеты были полны рассказов о потасовке и, разумеется, только и распространялись по поводу моей связи с Джоном. Именно этого она и не хотела. Для Йоко настало время положить конец своей прихоти и отстранить меня от Джона.

«Мои поздравления, Йоко! Ты вернула Джона и будешь очень счастлива»
Мои отношения с Джоном становились все более и более хаотичными. Он был крайне нервным и раздражительным, а иногда просто злым. Однажды Джон так сильно схватил меня за горло, что я чуть было не задохнулась. Но были случаи, когда к нему возвращалась нежность и душевная теплота. Я не знала, что и думать. Было ясно, что конец нашей связи близок. Но он наступил так быстро, что я даже не успела опомниться.
Джон объявил мне эту новость в маленькой квартире на последнем этаже дома в Нью-Йорке, в котором мы тогда жили — на берегу Атлантического океана. «Йоко разрешает мне вернуться домой, — сказал Джон. — Я должен закончить кое-какие дела, и затем улечу». Когда Йоко позвонила мне по телефону, я ответила ей ледяным голосом: «Мои поздравления, Йоко! Ты забрала Джона и, надеюсь, будешь очень счастлива». Ее ответ удивил меня. «Счастлива? Я не знаю, буду ли когда-нибудь счастлива»,— сказала она с горечью.
Джон собирал чемодан, рассказывая мне о курсе лечения, который он проходил, чтобы бросить курить. «Это было безобразно. Примитивная терапия. Они копались в моем прошлом, заставляли меня вспоминать вещи, которые я давно забыл. Я только и делал, что блевал и засыпал. А когда просыпался, они начинали все заново».
Это Йоко сказала Джону, что она прочитала о новом методе борьбы с табакокурением. Курс лечения проводил выисканный ею же гипнотизер. Джон провел всю ночь у Йоко, по-видимому на сеансе у этого гипнотизера. Утром следующего дня я позвонила Йоко: «Я хотела бы поговорить с Джоном». Она ответила мне, что это невозможно, так как Джон обессилен и спит: лечение было очень тяжелым.
Если верить Йоко, Джон спал и на следующий день. А через день, в понедельник мне удалось выбраться к зубному врачу. Начиная с пятницы я плохо спала и с трудом принимала пищу из-за сильной зубной боли. Немногим рань. ше Джон договорился о приеме у того же дантиста и в тот же день.
Я увидела Джона в зале ожидания. У него были покрасневшие глаза и блуждающий взгляд. Он как-то туманно смотрел на меня. Домой мы возвращались вместе. Шли молча. Джон казался грустным и полностью выбитым из ко¬леи. У него был такой же вид, как в тот день, когда он объявил мне, что окончательно возвращается к Йоко. Он выглядел просто опустошенным. «Ты знаешь, что я тебя еще люблю. Йоко разрешила мне продолжать видеться с тобой. Она сказала, что она будет женой, а ты останешься любовницей».
Дома Джон сел рядом со мной. «Я так люблю тебя, — прошептал он. Сердце мое было разбито, я была в отчаянии. Я схватилась за Джона, мне не хотелось его отпускать. Джон стал раздевать меня.
Казалось, что ничего не изменилось между нами. После того, как мы закончили заниматься любовью, мы спокойно лежали рядом, лаская друг друга. Затем Джон оделся и ушел, оставив меня лежать в постели.
Мы продолжали вместе работать а студии. В течение двух последующих месяцев мы часто возвращались домой вместе, в нашу старую квартиру. Для прессы Йоко передала сообщение, в котором было сказано, что Джон попытался уйти от нее, но их раздельное житье не принесло ничего хорошего, и они решили начать все заново.
Несмотря на все нарастающие трудности, мы продолжали встречаться с Джоном. Во мне жило неосознанное беспокойство. Я боялась, что у Йоко опять возникнет желание воспользоваться мной для своих дьявольских проделок.
Джон вернулся к прежней жизни и в течение двух месяцев не заходил ко мне. Позже мы изредка встречались и проводили вместе время в постели.
Прошло около года, прежде чем я снова увидела Джона. Он пришел ко мне на мою новую квартиру. Все утро мы слушали диски, целовались и разговаривали, а после обеда занимались любовью. Когда он уходил, я сказала ему, что сегодня у меня был прекрасный день. «Я люблю тебя, Джон, я так люблю тебя!» «Я тоже люблю тебя, Мэй», — ответил мне он. Я проводила его до дверей и смотрела на него пока он ждал лифта. Я не знала, что мы больше не увидимся. Один или два раза мы болтали по телефону. Он обещал звонить мне.
8 декабря 1980 года я обедала у подруги. По радио передавали НОВОСТИ. Вдруг мы услышали невероятное: Джон был убит на улице неизвестным, который выстрелил в него из пистолета. Я принялась выть как сумасшедшая. Напрасно моя подруга пыталась меня успокоить. Я не могла смириться с тем, что все кончилось. Что я еще могла ожидать от Джона? Он был полностью под каблуком у Йоко. Я не видела его а течение девятнадцати месяцев. Но я вспоминала удивительные моменты, которые мы пережили вместе, нашу любовь, преследуемую звонками Йоко, которая управляла нами на расстоянии. Я вспоминала руки Джона на моем теле. Каким он казался беззащитным, когда укрывался у меня, прячась от всего мира. Я вспоминала...

Документы журнала «ПАРИ МАТЧ»
Перевел с французского Вадим ПЕРЕСВЕТОВ