Теперь я самый счастливый человек на свете — сбылась моя мечта, — говорит всемирно известный тенор Джерри Хэдли, популярность которого в оперном мире начинает приближаться к славе Лучано Паваротти. — Я сидел за фортепиано, на плече у меня лежала рука Пола Маккартни, и мы вместе пели «Yesterday». Представляете?! Сам Пол Маккартни поет со мной! Как же я мечтал об этом, когда был подростком»...
Когда «мистер Макка» задумал свой симфонический опус «Ливерпульская оратория Пола Маккартни», ему не составило труда набрать нужных исполнителей: как оказалось, оперно-симфонический мир с большим трепетом относится к творчеству самого знатного экс-«битла». «Узнав, что Пол Маккартни хочет пригласить меня для своей новой работы, - продолжает Хэдли, — я чуть не упал от удивления. Господи, подумал я, неужели он слышал мое имя? И, потом, — почему я: с ним не откажется работать и Паваротти».
Не менее охотно приняла предложение Пола и ведущее оперное сопрано мира леди Кири Те Канава, правда, и она недоумевала, каким образом Маккартни прознал о ее существовании: «Мне всегда казалось, что рок-музыканты, даже такие знаменитые, как Пол, просто не подозревают, что где-то рядом с ними есть и опера. Я была приятно удивлена».
«Меня всегда привлекала серьезная музыка. Мой отец неплохо играл на трубе, поэтому труба была моим самым первым инструментом. Старик увлекался джазом, и я вместе с ним. Знали бы вы, как я люблю Кола Портера! Если честно, так я и хотел стать вторым Портером. До сих пор не отказался от этой замечательной идеи. Кстати, я неплохо знаю Баха и Бетховена». Кто это хвастается, как вы думаете? Он, Пол Маккартни.
Что же такое «Ливерпульская оратория», да еще и «Пола Маккартни»? Вопрос непростой. На него вразумительно не может ответить и сам автор. Формально же — это оперно-симфоническое произведение для королевского Ливерпульского филармонического оркестра, солистов, филармонического хора и хора мальчиков местного кафедрального собора (в который 39 лет назад не был принят наш герой по причине полного отсутствия слуха, голоса и прочих талантов, без которых немыслим певчий — так что это еще и своего рода реванш).
Начиналось все достаточно банально — Маккартни побывал на концерте Ливерпульского филармонического оркестра и оценил звучание. «Передо мной был самый настоящий синтезатор звука. Когда мне приходится работать с синтезатором, я обычно знаю, в каких местах надо подпустить струнных, где акцентировать духовые. Но на концерте... Что может быть лучше живого оркестра! Столкнувшись раз с таким организмом, забываешь об электронной имитации».
Получив заказ от оркестра, — а идея принадлежала музыкантам, которые таким образом хотели отметить 150-летие своего коллектива, — Пол стал завсегдатаем оперы. Он летал в Сидней на премьеру «Кандида» Бернстайна, в котором как раз пел Хэдли; забронировал в Алберт-холле место в престижном третьем ряду; не пропускал ни одной нью-йоркской премьеры. «Он впитывал классику как губка, — говорит Карл Дэвис, дирижер оратории Маккартни. — Пол просто потряс меня своим желанием знать как можно больше».
«По-моему, Карл был удивлен, узнав, что я не полный профан, — смеется Маккартни. — Может, я и не самый крупный знаток классики, но кое-что все же слышал».
Проблема была не в том — как выяснилось, мистер Маккартни... не знает нот. Это для него все равно, что китайская грамота. И все величайшие песни «Битлз» фиксировались на нотной бумаге кем угодно, только не их авторами. Поэтому процесс создания «Ливерпульской оратории» был, ну, скажем, не совсем обычным.
«Я проигрывал ему на рояле очередную вариацию, - рассказывает Дэвис, — и Пол говорил: «К черту, забудь об этом, хочу диссонанс». Он начинал что-то напевать, пытаясь показать мне, какую музыку он задумал. Я заставлял его петь снова и снова — я был почти жесток с ним, однако, когда он выжал себя до капли, мы получили музыку Пола Маккартни».
Но, страдая от «нотного комплекса», больнее всех терзал себя сам Маккартни — он безжалостно рубил любые идеи, самые оригинальные новации, если они исходили от Дэвиса. «Вещь должна была быть на сто процентов моей, даже намек на «дэвисовщину» означал бы, что автор оратории — Дэвис. Мне приходилось быть с Карлом постоянно, ежесекундно. Он сказал, что это будет очень скучно. Нет, сказал я, мы уже это проходили с Джорджем Мартином. Вовсе не скучно. Я - то уже сидел с Мартином несколько суток, когда шла аранжировка струнных для «Yesterday», так же были сделаны струнные для «Eleanor Rigby». Поэтому я буквально прилип к Карлу — я торчал у него за спиной, я ни на секунду не оставлял его одного, мне казалось, что иначе это будет его произведение».
«Я тоже не хотел, чтобы у нас получилось что-то вроде «Маккартни в аранжировке Дэвиса», — вспоминает дирижер. — Я заставлял Пола рассказывать мне обо всех его идеях, даже самых нелепых, и это было очень сложно, потому что он до сих пор страдает «комплексом Леннона». Сейчас Леннон стал транснациональным идолом, вся слава «Битлз» приписывается ему одному, и Пол очень от этого мучается. Но, проработав с Полом почти три года, я теперь абсолютно убежден, что музыка «Битлз» — на сто процентов музыка Маккартни. Видимо, подсознательно опасаясь сомнений в том, кто действительно писал ораторию, он и вынес свое авторство в заглавие, что в классической музыке в общем-то не принято».
Что же, «Ливерпульская оратория» — своего рода музыкальный эквивалент «литературной записи»? Не самое плохое сравнение, считает Карл Дэвис: «Элизабет Тейлор не в состоянии написать книгу, поэтому она находит журналиста, которому надиктовывает свои воспоминания и мысли. Примерно то же пытались сделать и мы с Полом».
«По-моему, избыток музыкального знания может иногда вредить, — уверяет Маккартни. — Например, когда надо написать мелодию. Я подозреваю, что Карл при этом вспоминает Шуберта или Шумана. А я, не обремененный подобным знанием, не в состоянии цитировать — даже непроизвольно — классическую музыку. Я сказал Карлу, что если в нашей вещи начнут появляться намеки, например, на мелодии «Вестсайдской истории» Бернстайна — что, кстати, совсем неудивительно, я очень люблю «Вестсайдскую историю», — это будет для нас гибелью. Но если в аранжировках Карла начал бы звучать, например, Вагнер, то я просто не понял бы этого! Слава Богу, что я не знаю нот».
А что обо всем этом думает Дэвис?
«Вначале меня привлекала исключительно финансовая сторона дела: Пол Маккартни — это, знаете ли, финансовая империя. Если за твоим проектом стоит такой человек, можно смело пускаться в любые авантюры. Проблема Пола заключается в том, что он не считает денег. Да я в первый же вечер без труда выколотил из него два миллиона фунтов на школу для молодых пианистов! А сейчас он загорелся идеей рок-колледжа, в котором хочет преподавать сам. Теперь любому прощелыге достаточно произнести магические слова «рок-колледж», и Маккартни подарит ему целое состояние.
Что же касается самой музыки, то, познакомившись с Маккартни ближе, я был поражен: естественно, я слышал его вещи, их знает весь мир, но о глубине его таланта я даже не догадывался. Та легкость, с которой Маккартни исторгает из себя мелодии - причем каждая из них составила бы славу любому композитору, — та простота, за которой стоит только гений, та детская способность видеть предметы и события в их реальном значении — это Маккартни. Если бы он знал ноты, я бы ему, конечно, и не был нужен — ведь он слышит не только свои мелодии, но и их оркестройки. Однако он упрямый, как осел, — вздыхает Карл Дэвис — Такого нежелания научиться простейшей вещи — проще нотной записи может быть разве что штопор — я еще не встречал. Послушай, говорил я ему, за двое суток я научу тебя всему. В нотной записи существуют всего двенадцать правил, и их надо запомнить. Все. Действительно все. Это даже проще, чем печатать на машинке. Узнав ноты, ты сможешь более полно реализовать себя как композитор! Но он был непреклонен, все твердил: «У меня такое чувство, что если я сейчас, на старости лет, возьмусь учить ноты, моей творческой свободе придет конец. Пусть уж мой подход к музыке остается примитивным. Вспомните наскальную живопись — те художники тоже ведь были неучами. И Джон Леннон не знал, как записать свою мысль нотами, а Элвис, Литтл Ричард, Фэтс Домино, Чак Берри? Тоже нет. Они не знали нот, но это не помешало им создавать величайшую музыку».
Я решился на хитрый ход — ровно за сутки я обучил нотам его тринадцатилетнего сына. И, как вы думаете реагировал мистер Маккартни? Он сказал, что поражен, но это отнюдь его не убеждает. Понимаете, это его не убеждает! Что за бред, говорил, нет, уже орал я, это же просто пять линеек, на которых пишутся до-ре-ми-фа-соль-ля-си! И все! Нужна восьмая доля — рисуешь крючок, нужна шестнадцатая — два крючка, все! Это язык, ты же говоришь по-французски, при этом твоя невинность не страдает! А он в ответ: «Нет!»
И каков результат? А результат, как писал журнал «Тайм», — «большая, развернутая, достойная самых высоких почестей работа». Это история ливерпульского мальчика по имени Шэнти, рожденного в 1942 году во время воздушных налетов (часть I, «Война»). «Главы» оратории рисуют жизнь обыкновенного подростка — «Школа», «Тайник», «Отец», все, вплоть до смерти отца. Во второй части наш герой встречается с девушкой Мэри Ди, женится на ней («Свадьба»), работает («Работа»), ссорится с женой («Кризис»), и в конце, после дорожного происшествия, чуть не стоившего жизни жене и их еще не рожденному ребенку, мирится с любимой («Мир»). «Вот так и продолжается рассказ, день ото дня, и так проходит жизнь», — поет Шэнти в финале, а Мэри Ди отвечает: «Что ж можем мы сделать? Так проходит жизнь. И я с тобой, и наша любовь жива».

По материалам зарубежной прессы подготовил С. КАСТАЛЬСКИЙ