Восславим «Бога». Он отказался от наркотиков, сигарет, острой пищи и помирился с Джеффом Беком. Эрик Клэптон («Бог» — это он) вернулся в строй, его пригоршни полны «Грэмми», а его альбом «Unplugged» по своему весу и авторитету сравним разве что с Левиафаном. В апреле этого года Эрик Клэптон дал свой сотый концерт в самом престижном зале рок-мира лондонском Ройял-Алберт-Холле. Однако главная проблема заключалась в том, что «Бог» забыл большинство своих самых известных композиций, а, кроме того, сомневается, что действительно написал некоторые из них.
«Трам - пам - пам - пам - пам. Нет. что-то здесь не так, не мог я написать такую чушь!» - это Эрик Клэптон перед концертом в Алберт-Холле комментирует базовый рифф своей, наверное, самой известной вещи «Sunshine Of Your Love», сделавшую группу его молодости «Cream» бессмертной.
«Попробуем иначе: пам-трам-тарам-пам-пам. Нет, ни черта не получается, надо просто выползать на сцену и играть, там все будет нормально. Так. ре-бемоль мажор, фа-диез, тьфу, все равно чепуха какая-то!»
— Что вы чувствуете за десять минут до начала концерта?
— Естественно, страшно нервничаю, или — если я собран и чувствую себя в отличной форме, — тогда уместнее говорить о возбуждении. Это как в школе, когда ты прекрасно подготовился к уроку и только и ждешь, когда тебя вызовут к доске. Да, именно так! Или когда ты влюблен по уши и мчишься на свидание. Знакомо такое чувство? Если же я серьезно ошибаюсь, «мажу» или композиция уходит от меня и впадает в совершенно иное русло, вот тут я зверею. Становлюсь просто сволочью. Мысленно, естественно, хотя могу сволочью «в полный рост». О, как это кошмарно звучит! — думаю я. — Моя группа — банда недоумков! Мой менеджер — подонок, как он смел организовать такой жуткий концерт! В общем, обвинять других я большой мастер.
— Есть ли какая-либо существенная разница между выступлением в пьяном виде и «по-трезвому», помимо того, что вы отлично помните детали последнего?
— А как же! Трезвый музыкант и музыка — двое невинных, они мечтательны и наслаждаются общением друг с другом. Трезвость предпочтительнее, по крайней мере, для меня, поскольку мое пьянство имело весьма циничный характер (как, впрочем, и пьянство любого, у кого оно вошло в привычку). А если я выходил на сцену пьяным, потом я просто не помнил своих ощущений от концерта. Какие-то обрывки, бессвязные куски мелодий и тем, в общем, полный туман.
— Вы также бросили курить, а ведь было время, когда Эрик Клэптон высаживал по пять пачек «Кента» в день.
— Я бросил курить перед Рождеством 1994 года, это еще не срок. И верно, курил я, так сказать, запоем. Как пил, так и курил. Непрерывно. Чтобы бросить курить, я прошел курс гипнотерапии. Мне осточертели сигареты, я едва не блевал от курева. Помощь мне, безусловно, требовалась, но внутренне я уже был готов к этому шагу.
— Вы говорите об алкоголе как о средстве саморазрушения. А что вы думаете о выпивке «просто для удовольствия»?
— Поначалу так оно и было. Алкоголь помогал мне избавиться от многих внутренних табу, и в конце концов я «приобщился». Запах алкоголя — очень сильный, я узнаю его безошибочно. Даже когда я чувствую, как от кого-то пахнет виски, а человек выпил всего каплю, я чувствую запах и понимаю... что я завязавший алкоголик.
— Как долго вы не пьете?
— Шесть лет.
— А если бы пришлось пропустить рюмочку сейчас, что с вами было бы?
— Понятия не имею. Алкоголь для меня яд хотя бы потому, что я — аллергик.
— То есть в мысли о выпивке нет ничего привлекательного?
— Именно. Я много размышлял над этим и пришел к выводу: напившись как поросенок, ты какое-то время можешь испытывать определенное удовольствие, но оно весьма скоротечное. Когда у меня наступал нервный срыв или возникал какой-либо кризис, я говорил себе: черт возьми, надо бы выпить! Сейчас в подобных случаях я снимаю телефонную трубку, звоню друзьям и рассказываю, что произошло. А они говорят мне: плюнь, браток, через неделю ты и не вспомнишь об этой проблеме. Но если я сейчас выпью, то скорее всего умру, это мне известно наверняка. Конечно, неплохо бы, очень даже неплохо бы, не стану лицемерить, но это невозможно, потому что один стаканчик — это слишком много, а тысячи — недостаточно. Известная среди алкоголиков поговорка, и она в полной мере относится и ко мне.
— А что если бы я вам сейчас предложил понюшку кокаина?
— Это было бы (смеется) очень любопытно! Я начал поддавать в четырнадцать лет и некоторое время пил, так сказать, нормально, не алкоголически, а потом стал алкашом. И вскоре пристрастился к наркотикам. Один препарат приводил меня к следующему, тот к другому — и так до бесконечности. Мне нечего сказать тем, кто принимает наркотики. Это их сугубо личное дело. Я не из тех, кто станет вопить: нет наркотикам, немедленно прекрати принимать их! Каждый делает то, что считает нужным. Но если мой пример хоть кого-нибудь чему-нибудь научит... Я ведь стал просто развалиной!
— Вы боитесь реальности?
— Я постоянно живу в ней и постоянно выпадаю из нее, как мы все. Я рос в неблагополучной семье. CВОИХ бабушку и дeдушку я считал матерью и отцом, а мать - сестрой. И потребности, не реализованные в детстве, остаются с человеком на всю жизнь. Они постоянно с тобой, они требуют к себе внимания. Ты считаешь, что можешь игнорировать их, и тогда они исчезнут, но они возвращаются снова и снова, всякий раз в другом обличии, под другой маской. Сейчас я могу с ними справиться. но только я сам. Бог здесь не поможет.
— Это очень по-английски, вам не кажется? Мы, англичане, предпочитаем действовать самостоятельно, в одиночку, без привлечения к нашим проблемам психоаналитиков, как это принято в Америке.
— В значительной степени вы правы. Но времена меняются. И, например, о проблемах реабилитации — алкоголиков или наркоманов - в последние десять лет начали говорить вслух и у нас. Молодежь, особенно 18 — 20-летние люди, соглашаются на прохождение 12-этапного реабилитационного курса, потому что они пьют или колются уже десять лет. Значит, начали они этим заниматься в 10 - 11 лет, когда все вокруг помалкивали.
— Кажется, на первом этапе этого курса пациентам внушается мысль о существовании некоей высшей силы, это так?
— Верно, но это не обязательно Бог, то есть до тех пор это не Бог, пока ты сам не станешь богом.
— Бог... Титул, хорошо вам знакомый... Скажите, а среди надписей «Клэптон — Бог», что в 60-е красовались на всех заборах. Англии, нет ни одной, которую сделали бы лично вы, только честно?
— О нет!
— Можете ли вы объяснить теорию, что блюз обладает лечебными свойствами?
— Объяснить не могy, но точно знаю, что блюз как лекарство - срабатывает. Чем занимаются в реабилитационных группах? Вслух говорят о своих проблемах. Если ты расскажешь кому-нибудь о том, что тебя мучает, кому-нибудь, кто понимает, о чем ты говоришь, потому что сам прошел через аналогичные трудности, ты почувствуешь себя лучше: кто-то возложил на свои плечи часть твоего бремени. Для меня играть блюз - примерно то же самое.
— Когда впервые прозвучала песня «Tears In Heaven», у многих возникло чувство, что они уже когда-то ее слышали.
— Я думаю, дело в том, что на подсознательном уровне все мы связаны. На какие-то предметы и явления мы всегда будем реагировать, так сказать, коллективно: образ, звук, последовательность звуков. Это вне нашего сознательного контроля, но в момент сильною эмоционального всплеска все мы примерно одинаковы. Однако это всего лишь мгновение. Если же тебе удалось каким-то образом остановить его — на холсте, в танце, листе бумаги или серии звуков, — другие немедленно распознают его среди множества подобных и у многих возникнет чувство: это же звучало у меня в душе. Я очень редко пишу стихи к своим песням, но когда это случается, значит, я почувствовал, что у меня просто нет выбора: садись и пиши. Это как молитва: я пишу всею четыре строчки и точно знаю, что люди поймут, какое чувство подвигло меня написать их. Когда погиб мой маленький сын, я не спрятался ото всех, не стал затворником. Но я также не рвал на глазах у всех волосы и не голосил на его могиле. Я просто написал для него песню и отдал миру, потому что хотел, чтобы ее услышали все, кто разделяет мое горе. По-моему, люди с уважением отнеслись к моему решению.
— Тот факт, что эту песню сделали своего рода символом траура по умершим детям, не шокирует вас?
— Никоим образом, напротив — я благодарен всем, кто сделал такой выбор. Любое событие нашей жизни оставляет после себя круги, как на поверхности пруда, куда упал камешек. Мы черпаем силы друг у друга, а музыка и общие переживания объединяют нас, делают сильнее. Это особенно заметно проявляется в Англии, мы очень сдержанная нация и не склонны преувеличивать свои страдания, как это происходит в лицемерных голливудских «мыльных операх».
— Было время, когда вы избрали себе вполне голливудский имидж: безразличного к жизни плейбоя.
— Отчасти ваше замечание справедливо. До того я не осмеливался переступить порог шикарного ресторана, надеть дорогой итальянский костюм. Все годы, что я пил и «ширялся», я носил веши из секонд-хэнда, питался жареной рыбой с картошкой и иногда разнообразил свое меню тушеной фасолью. Вот так, вплоть до самого сорокалетия, я жил по насквозь фальшивой этике рабочего класса. А это было всего лишь навсего тупым предубеждением пьяницы против дорогого напитка: зачем, на эти деньги можно купить в пять раз больше дешевки, она и свачит с ног в пять раз надежнее! Ханжеская философия.
— Что, по-вашему, люди думают об Эрике Клэптоне?
— Ну, что-нибудь изысканное, например: «Этому старому ослу уже давным-давно пора заткнуться и заняться разведением огурцов».
— Продолжайте, продолжайте.
— Если честно, го я окружен любовью поклонников, и, на мой взгляд, они необоснованно щедры ко мне: я не заслужил и сотой части их прекрасного чувства. По правде, мне нравится, когда таксист узнает меня и улыбается: «Привет, Эрик! Ну, как ты?» И я рассказываю ему, «как».

Эдриан ДИВО, английский журналист
Перевел с английского Сергей КАСТАЛЬСКИЙ