Эта улица — одна из самых тихих в районе лондонского Холланд-парка. Белые стены, пышная листва. На углу неприметный бар, из тех, чье меню по утрам выписывают мелом на маленькой черной доске. Возле бара - окруженный кованым забором садик, где постоянные посетители постоянно пьют все то же английское пиво. Напротив — ряды двухэтажных домиков с палисадниками, тесно прижавшихся друг к другу. Они были выстроены в прошлом веке для слуг из богатых особняков с соседней площади. В конце этого века в подновленных и принаряженных домиках живут господа среднего достатка. И лишь один дом отделился от соседей забором, лужайкой да прильнувшим к воротам светло-зеленым «роллс-ройсом». В качестве реакции на звонок последовал басовитый лай и тяжелый топот вынырнувшего из пивного садика детины, в котором невозможно не признать охранника.
Но мне назначено. И потому ворота распахнуты, и тяжеленную дверь — несоразмерную с домиком, словно бы в насмешку к нему прилепленную — мне отворяет мажордом, чернокожий американец, зато в штанах в полоску и в визитке. Мажордом треплет по загривку здоровенного серо-белого пса с добрыми глазами и бородатой дворняжьей мордой. «Томас твердо убежден, что все приходят сюда, только чтоб на него поглазеть», - поясняет мажордом и вводит меня в узкий темноватый холл.
В конце холла меня встречает сам хозяин. Элтон Джон. Я более двух лет работал над его биографией, при этом его менеджеры категорически отказывали мне во встречах. Наконец книжка издана, состоит она из рассказов друзей героя, из рассказов коллег героя, даже родственников; она до отказа упакована датами, фактами, деталями, но нет в ней ни одного, повторяю, ни одного высказывания, сделанного тем, о ком я писал, лично мне, автору. А пару дней назад, когда я валялся на диване в обычной тоске писателя, расставшегося с одним детищем и еще не начавшего вынашивать другое, раздался телефонный звонок, и хорошо знакомый мне по телеинтервью быстрый внятный голос произнес: «Привет, это Элтон. Я читаю книгу. Пока что она кажется мне очень точной. Может, зайдете на чашку чая?»
Очень странное ощущение — встреча с человеком, о котором ты знаешь все-все, но из вторых рук. Это как встретиться с героем написанного тобою романа. В действительности он чуть выше, худее и бледнее лицом, чем тот образ, что я рисовал на пятитах страницах.
Наш разговор — не интервью. Интервью — это когда один задает вопросы, стараясь выведать какие-то тайны у другого. Я знаю почти все закоулки жизни моего героя до того момента, когда поставил в книжке точку, то есть до середины девяностого. И вопросов не задаю: он просто диктует мне то, что происходило с ним потом. Словно постскриптум к написанному.
«Для начала я хотел бы объясниться. Я не встретился с вами, когда вы писали книгу, вовсе не потому, что питал к вам какую-то неприязнь. Просто в то время жизнь моя была настолько мне отвратительна, что я вообще ни с кем не желал видеться. Но теперь у меня наступил покой. Я пришел к миру с собой, я решил хотя бы одну свою проблему: признал, что в действительности я — гомосексуалист. И, признавшись себе в этом, я постепенно избавился и от других проблем».
Это открытие даже для добросовестного биографа. Когда я писал книгу, мне, как и всем, казалось, что Элтон Джон уже успокоился: он мирно расстался с женой Ренатой Блауэл. Он выиграл процесс против газеты «Сан»: ему уплатили миллион долларов за опубликованную там чистейшей воды клевету. Он распродал с аукциона все невероятнейшее содержимое чуланов и комодов своего особняка Вудсайд.
«И лишь одно я никак не мог привести в порядок — самого себя. Я пил. Я нюхал кокаин. В течение шести лет я страдал булимией. Я ужасно мучился по поводу своего веса — и ел, ел, ел, пока мне не становилось плохо».
Наркотики, алкоголь и слава превратили его в самого эгоистичного монстра, которого знал рок. И все же существовал при этом и какой-то другой Элтон Джон, который как бы стоял в сторонке и наблюдал за этим, ужасным. «Я помню, что как-то стоял у окна, смотрел на деревья, которые гнул ветер, и заявил: «На улице слишком ветрено. Кто-нибудь может с этим что-нибудь сделать?» — я всерьез полагал, что стоит приказать моим служащим, и они остановят ветер». Эти выходки мучили не только тех, кто был рядом, но и его самого. «В книге вы называете это «моментами» — я и сам не понимал, как такое случалось. Одно время у меня были припадки».
Периоды буйных капризов сменялись периодами черной депрессии, и он целые дни и даже недели проводил взаперти. Я знал о том, что в двадцать один год он пытался покончить с собой — тогда окончилась разрывом его помолвка с девушкой по имени Линда Вудроу. Эта попытка, как многое в жизни Элтона Джона, была и трагедией, и фарсом: он решил отравиться газом, но предварительно открыл в кухне окно, отвернул газовый кран на немного и, прежде чем сунуть голову в духовку, положил туда подушечку.
Теперь он рассказал мне о второй попытке, случившейся, как ни парадоксально, в зените его славы. В ноябре 1975 года Лос-Анджелес праздновал «Неделю Элтона Джона», на Аллее славы Голливуда появилась его звезда, соседствующая с самыми яркими. Ему предоставили роскошный особняк в Беверли-хиллз, на празднование прилетела из Лондона целая армия служащих, друзей и родственников. И в один прекрасный день, когда гордая родня собралась у плавательного бассейна, Элтон Джон заглотил шестьдесят успокоительных таблеток и прыгнул в воду на глазах у матери и семидесятипятилетней бабушки с криком «Я сейчас умру!». «Я навсегда запомню, как они вытаскивали и откачивали меня. И навсегда запомню слова бабушки: «По-моему, нам всем пора отправляться по домам».
Сейчас Элтон Джон винит во всем несчастливое детство — детство, которое он, Реджинальд Кеннет Дуайт, провел в Пиннере, тишайшем и благопристойнейшем пригороде Лондона. «Отец никогда не выказывал мне никаких признаков любви, и я привык копить все чувства в себе, — вспоминает он.— Меня воспитывали как образцового дитятку, и стремление не противоречить, оправдывать все представления о том, каким должен быть примерный ребенок, осталось со мной на всю жизнь. Я так и не научился в открытую выражать свои чувства. Я заставлял себя делать все, что от меня требовалось, потому что боялся подводить людей».
Эта суперответственность, вылившаяся в кошмарные выходки, в конце концов отдалила его от матери, которая поначалу была его верной союзницей и помощницей. «Мать всегда была на моей стороне, даже когда я объявил ей о том, что скорее всего, я бисексуален. Но к середине восьмидесятых я достал и ее. Они с отчимом удрали из Англии и поселились на Минорке».
Первым шагом к свободе было бегство из переполненного всякими чудесами и роскошествами особняка Вудсайд. В памяти Джона навсегда запечатлелся образ Элвиса Пресли, бродящего по такому же забитому немыслимыми вещами особняку: «Я встретился с ним незадолго до его смерти. Он был ужасен — распухший, потный, по лбу стекали ручейки черной краски для волос. Вокруг него была дюжина каких-то прислужников, в обязанности которых входило присматривать за ним, и он был похож на живой труп. Я понял, что если не сделаю с собой что-нибудь, то кончу, как он».
Затем он снял этот домик в Холланд-парке: «Я никогда не был предоставлен самому себе. Сначала жил с мамой, потом в доме моего менеджера, потом начались бесконечные турне, в которых меня окружали толпы. Я вставал утром, мылся, одевался, выходил из спальни — а дальше уже кто-то начинал что-то для меня делать. Вот я и решил жить один и делать все сам».
Все это время единственным компаньоном Элтона Джона был серый лохматый Томас, который и сейчас внимательно слушает разговор, развалившись на ковре. И плевать ему, что ковер — от знаменитого дизайнера, а лапы и шерсть все в грязи и репьях. «Я взял Томаса в приюте для бродячих собак. Все псы яростно лаяли в клетках, только этот лежал молча и смотрел на меня грустными-грустными глазами. Я подумал: «Как же он похож на меня...»
Примерно тогда он и встретился с молодым американцем, которого бесстрашно называет «первой настоящей любовью в моей жизни». Когда они познакомились, Джон пил и нюхал кокаин, и в конце концов друг заявил ему: «Любовь — это улица с двусторонним движением. На нашей с тобой дороге царит хаос, потому что есть и третий участник — наркотик».
У друга тоже были проблемы с наркотиками, и он уговорил Элтона Джона отправиться в клинику. «Но для начала мы составили список претензий друг к другу. Его список выглядел так: «Элтон принимает наркотики, пьет, у него булимия, у него случаются ужасные припадки ярости...» Мой список был куда короче: «Он никогда не ставит на место компакт-диски».
Лечение начиналось с прощального письма кокаину. Он показал мне желтые странички, исписанные аккуратным почерком: «Я так любил тебя... Я без тебя жить не мог... Я посылал за тобою автомобили и даже самолеты...» После лечения Элтон Джон посещал собрания Анонимных алкоголиков: «Это было прекрасно... Им было совершенно все равно, кто я такой, и впервые за двадцать лет я почувствовал себя действительно никем, просто человеком. Самое потрясающее в Анонимных алкоголиках то, что, каким бы ты ни был, до чего бы ни довел тебя алкоголь, они не обвиняют тебя, они излучают только понимание и любовь».
Но, пожалуй, самым сильным лекарством от эгоизма была встреча с мальчиком из Индианы Райаном Уайтом, зараженным во время переливания крови СПИДом. Элтон Джон стал для Райана старшим братом, а для его родителей — верным другом. Он помогал им организовывать похороны, он нес гроб. «Боже, в этих людях было столько достоинства и чести! Они ужасно страдали, но никогда не жаловались. А я-то, я-то! Да как я смел злиться из-за того, что в гостиничных номерах не те покрывала! С тех пор я не жалуюсь...
Я понял, что люди — это люди. Не больше, и не меньше. В группе Анонимных алкоголиков у нас был парень, который поскользнулся — так мы называли тех, кто вновь запил. Потом он вернулся, выглядел он ужасно, но я сел рядом, взял его за руку и почувствовал, что ему стало легче — это было как подарок мне».
Элтон Джон признает, что хотя слава принесла ему множество проблем, она даровала ему и минуты, о которых не мог мечтать мальчик Реджинальд из Пиннера. «Я выступал на совершеннолетии принца Альберта в Виндзорском замке. Когда я приехал, в зале еще никого не было, кроме танцевального оркестра и принцессы Дианы. Мы целых двадцать минут танцевали с ней чарльстон, потом пришла принцесса Анна и тоже пригласила на танец. Ну что я должен был ей ответить? «Отвали»? Мы танцевали с ней под диско. А потом появилась королева Елизавета в сопровождении своего конюшего и спросила: «Не возражаете, если мы к вам присоединимся?» Как раз в этот момент музыканты заиграли «Рок круглые сутки», и я танцевал рок-н-ролл с английской королевой!»
Элтон Джон по-прежнему интересуется тем, что происходит сегодня в музыке, и по-прежнему не очень сдержан в высказываниях по ее поводу. Он терпеть не может рэп и язвительно отзывается о «молодых лентяях» — новых группах, которые считают единственным ключом к успеху шикарный видеоклип. «Путь наверх ничем не отличается от того, по которому шел я в начале семидесятых. Ты должен суметь выйти на сцену и захватить публику... Потом проехать Америку из конца в конец «подогревателем» какой-нибудь звезды... Потом создать себе поклонников в Европе. Никто еще ничего нового не придумал... Вкалывать надо».
Единственная проблема, которая осталась у Элтона Джона,— это что делать дальше. Они с верным автором текстов Берни Топином собираются вроде бы написать мюзикл, «чтобы утереть нос Эндрю Ллойду Уэбберу. Но, по правде говоря, я и сам еще ничего толком не планировал».
Одно дело он все же запланировал: «Я уезжаю сейчас в Америку, а когда вернусь, мы с вами где-нибудь пообедаем вместе», — и аккуратно записал мой номер телефона и адрес.
Стоит ли говорить, что я все еще жду звонка?

Филип НОРМАН, английсний писатель
Перевела с английского Н. РУДНИЦКАЯ